льстивые оковы,

Искушенья злого

Твердо сторонится, вечно ждать готова.

Напоследок молви: верьте, дорогая!

Как у перстня нету ни конца, ни края,

Так пускай пылает

В вас любовь навечно, тления не зная.

Так меня в оправу вы к себе примите,

Пламенное чувство в сердце сберегите,

Счастливо живите,

В стороне далекой верность сохраните.

(Д. Анисимова)

ЧЕТВЕРТОЕ[9]

на ту же мелодию

Близ Нее бледнеют все иные жены!

Полыхает в сердце Ею разожженный

Пламень мой влюбленный,

Прелести веселой пленник изумленный!

Ах, лишен свободы нынче ночь и день я —

Пребываю, узник Дивного Творенья,

В рабстве восхищенья! —

Для Нее ж — потеха все мои мученья!

Лестно Ей вниманье, верность без обмана.

Знает, что любима, видит, что желанна.

Вдруг краснеет странно, —

Но притом безумца мучит непрестанно!

А вот мне запретно каждое желанье.

Все мои поклоны — тщетное старанье.

Презирает втайне,

За восторг бросает душу на сгоранье!

Шутки неуместны — выжить нету мочи!

Кто ж меня оплачет? лишь мои же очи!

Есть ли страсть жесточе?

Что найду я в смерти, бездне вечной ночи?!

Ширится тревога — сердце бьется чаще.

Как оно устало жить в тоске томящей

Скорбен дух молчащий —

Жарко плачет сердце, словно клен горящий.

И навлек я беды на себя в избытке

Тем, что добровольно сам пошел на пытки!

Видишь, друг мой пылкий:

Не спастись от страсти — тщетны все попытки!

Был мой разум кручей, стал подобен праху.

Ах, меня свалила, словно буря птаху,

Красота с размаху.

За Нее и ныне я готов на плаху!

Ах, Она сумела вмиг зажечь поэта:

Прелесть — непостижна! Взоры — волны света!

Речь полна привета.

И влюблен я в нимфу именно за это!

Лишь бы беды барда были Ей во благо!

«Не презри Любови! — молвит бедолага, —

Страсть — пыланье флага!

В честь любимой в битвы мчит меня отвага».

И зачем коварно, в роли злого рока,

Гордыми речами гонит барда строго?

Это столь жестоко,

Что готов страдалец умереть до срока.

Не могу слезами жаркими согреться —

Жалобы не тронут ледяного сердца.

В нем закрыта дверца, —

Нет любови места, некуда мне деться!

Так попал я в рабство, словно сокол — в стужу!

Если заморозит, вывернет наружу,

Истерзает душу, —

Послужу любезной, цепи не разрушу!

Нет во мне лукавства. Маюсь с недотрогой.

Может быть, поверит нежной и глубокой

Песне одинокой,

Может быть, устанет быть ко мне жестокой...

Прогнала мя гневно, с яростью кинжальной...

Может, все же вспомнит о душе опальной,

О мольбе прощальной...

Может, не забудет о любви печальной!

А куда б ни шел я — прелесть неизменна! —

Разум мой несчастный не уйдет из плена.

Нега незабвенна...

Утешенье сердца, будь благословенна!

Не могу расстаться, милая, с Тобою!

Ты — душа поэта, ставшая судьбою!

Только смертной болью

Ты уйдешь из сердца, полного любовью!

Не забудь скитальца, словно сор презренный!

И смягчись, не вечен витязь вдохновенный!

Страсть мою помянешь, — как сойду со сцены,

Словно дар бесценный!

Акростих читая, имя барда зная,

Ведай, что распялась здесь душа больная,

Плача и стеная! —

Ты над ней не смейся, Бога вспоминая.

(В. Левинский)

ПЯТОЕ

На мелодию «Gianetta Padovana»[10]

Безмерно счастлив я: любимая моя

сегодня мне сказала «да»!

Покончено о тоской, я вновь обрел покой,

от прежней грусти — ни следа.

Восторг любви неистребим,

мы целовались без стыда,

Я вновь любим, я вновь любим,

теперь, надеюсь, навсегда!

За этот сладкий дар, за радостный пожар

Киприду я благодарю.

Когда сгустилась мгла, она мне помогла

увидеть юную зарю.

Правдивым сердцем я служил

ее святому алтарю,

И если в чем-то виноват,

раскаиваюсь и горю.

Весь долгий, скорбный век мечтает человек

узреть пресветлый лик Творца.

А я давно в раю — на милую мою

смотрел, смотрел бы без конца!

Любуюсь дерзко красотой

неповторимого лица,

Но стоит ей позвать меня,

как подменили храбреца!

Я, как последний раб, принижен был и слаб,

теперь я даже рабству рад.

Молюсь на госпожу и верой ей служу,

иных не требуя наград.

Я поцелуем милых уст

давно вознагражден стократ.

Мой разум пуст — о сладость уст! —

Амур отныне мой собрат.

Лавинию Эней не мог любить сильней —

так пылко к ней не рвался он!

За золотым руном на корабле своем

так жадно не спешил Ясон,

Как я спешу к моей любви,

подобно юноше, смешон.

Целуй, любимая, меня!

Сбывайся, самый сладкий сон!

Покончено с тоской: возлюбленной такой

на свете нет ни у кого.

Кто верить не устал, кто в жизни испытал

подобье счастья моего?

Преобразило дольний мир

любви небесной волшебство.

Любезный друг, я понял вдруг:

без чувства все вокруг мертво.

Я слез давно не лью — пою любовь мою,

как луч, ниспосланный Судьбой.

Какая благодать — любимой угождать!

От счастья умер бы любой:

Когда в ответ на мой порыв,