с границы,

Ласковому ветру подставляют лица,

И с улыбкой слушают, как ликуют птицы.

Кто с друзьями вместе песни распевает.

Кто в траве о счастье призрачном мечтает.

Кто кровавый свой клинок к бою начищает.

Белый свет как будто песней зачарован,

Отступает горький полумрак былого,

Милосердная земля оживает снова,

Будем же смеяться, ликовать беспечно,

Пить вино хмельное, радоваться встрече

И наполним добротой помыслы и речи.

(Д. Анисимова)

[ДВЕНАДЦАТОЕ][20]

DECIMA SECUNDA

Ejusdem generis[21]

На мелодию песни Лукреции

Просторами полей струятся по земле

любовь и вдохновенье.

Взгляни, и тут и там раскидистым садам

пришла пора цветенья,

С небес спустился рай, купается наш край

в привольном птичьем пенье.

В сияющих венках танцуют на лугах

приветливые девы,

Огнем искрится взгляд, и далеко летят

счастливые напевы,

Повсюду красок пир, решился горний мир

на милость вместо гнева.

Проказник Купидон, весельем упоен,

златой стрелой играет,

Порой замрет на миг на крылышках своих

и вновь вокруг порхает,

И каждому в кругу на солнечном лугу

подругу выбирает.

Так не тревожься, друг, средь тягостных разлук

на миг забудь печали.

Былого не вернуть, но я молюсь, чтоб путь

нам звезды освещали.

Иссушим же до дна хмельной бокал вина

и красоту восхвалим!

О, как предугадать тот миг, когда опять

воскреснем для скитаний?

Когда, услышав зов, возьмем оружье вновь,

чтоб пасть на поле брани?

Господь всему судья! Земная жизнь моя

в его предвечной длани.

В плену своих тревог, в пыли чужих дорог

мы знаем счастью цену,

Так будем танцевать, смеяться, ликовать

с улыбкой дерзновенной!

Как благостный привал, Господь нам даровал

сей день благословенный!

Мадьярская струна тревогою полна,

но я в боях доныне

Минуту находил, в траве переводил

Овидия с латыни.

Покуда с вами я, бесценные друзья,

нас радость не покинет.

(Д. Анисимова)

ТРИНАДЦАТОЕ,

сочиненное на имя одной прекрасной девы

На мелодию песни «Давние беды»

Стихни, боль моя, безотрадно я

гасну на чужбине,

Таю, как свеча, на душе печаль,

горькое унынье.

Если отчий край, благодатный май,

с грустью вспоминаю,

Стонет сердце вновь, не порвать оков,

слезы проливаю.

Рвусь я, сам не свой, к матери родной,

к стороне далекой,

Легче умереть, чем тоску терпеть

в жизни одинокой.

О, когда б я мог в суете дорог

глас услышать нежный

Той, кого любил, с кем столь счастлив был

в ласке безмятежной.

Но, увы, мольбы тщетные мои

милая не слышит.

Знать, уже не ждет, раз вестей не шлет,

раз так редко пишет.

Стал от горьких дум хмур я и угрюм,

словно дождь осенний,

В холодах тревог, словно ветвь, иссох,

нет душе спасенья.

Что мне бренный мир, ярких красок пир,

радостью богатый,

Не пьянят давно танцы и вино

и не манит злато.

Умер я? Живу? Словно наяву

страшный сон мне снится,

Тяжек каждый шаг, грешная душа

в край родной стремится.

Милая земля, горы и поля,

реки и долины.

Сидя у ручья, наслаждался я

пеньем соловьиным.

Божья благодать, светлая звезда

пусть для вас сияет,

Пусть вовек меня милая моя

ждет, не забывает.

(Д. Анисимова)

[ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ]

DECIMUS QUARTUS

На имя Борбалы[22]

На мелодию песни Лукреции

Безумная тоска царит в душе моей,

и жизнь мне нестерпима.

Надежда, что меня питала до сих пор,

ушла невозвратимо.

Я Господу молюсь с тревогой на душе —

я милым не любима.

Обидно слушать мне слова моих подруг

о радостях желанных.

Чуть вспомню о тебе — в плену моя душа,

в тенетах окаянных,

И сердце бедное все мечется в груди

от жалоб непрестанных.

Распространи свой свет, о солнце ясных дней,

свети мне, луч далекий.

Ты радость, ты любовь, ты красота моя,

тебе я шлю упреки.

Яви твой дивный лик в мой беспросветный мрак,

утешь меня, жестокий.

Быть рядом я хочу. О, жажда быть с тобой

день ото дня сильнее.

Но исполненья нет желанью моему,

и слезы льются злее.

Чем больше светлых дней дарила мне любовь,

тем без любви больнее.

Ах, отдохну ли я от горя и от мук,

найду ли снисхожденье?

Один лишь ты мне врач — погибну, если ты

не дашь мне исцеленья.

Великий грех забыть, что я любви ищу —

не отвергай моленья.

Любимый, страшно мне! Не будь со мной жесток

и не смотри сердито.

Совсем ты не таков: к чему суровый нрав,

когда нежны ланиты?

Чем провинилась я, что щедрые дары

лишь для меня закрыты?

Ах, милый, надо мной ты волен до конца,

мной до конца владеешь.

Ты видишь, я твоя покорная раба,

казни меня, коль смеешь.

Не думай никогда, что мучаешь меня —

ты и казня лелеешь.

Что ж! Если на меня унылость ты нагнал,

то дашь и утешенье.

Как ни прикажешь ты, увидишь — быть тому

по твоему решенью.

Ты душу гнешь, как гнет умелый садовод

некрепкое