Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В это время из уборной вынырнула первая горничная, самая старшая из всех, лет 25-27 на первый взгляд. Глаза тусклые, волосы белые-белые. Не естественного цвета. «Наверное, крашенная», – решила Аня.
И в самом деле, они все и всё успели. Вот только перед завтраком на кухне пришлось помочь прибраться – расставить поваленные стулья, подмести и помыть полы, протереть столы… Как раз к десяти и закончили. Подумаешь, завтрак на час задержался! В приюте иногда дети и без завтрака оставались, или старшие оставляли младших. Так тоже бывало.
Вчерашняя статуя горгульи оказалась разбита. Аня с Викой собрали осколки и вынесли до помойки за воротами особняка. Из помойки омерзительно воняло. Аня зажмурила нос и заглянула внутрь.
– Кошечка, мёртвая, вся в крови! – пискнула она и отпрянула.
– Привыкнешь! Иногда случается, – утешила её Вика, приобняв за плечики. – Меня это тоже поначалу коробило. Ты, кстати, тоже детдомовская? Русская?
– Да, – кивнула Аня, спеша назад, подальше от помойки.
– Ага, как и все мы здесь, – заметила Вика. – Катарина и Миа – австрийки, говорят, прибыли сюда одновременно. По-немецки между собой «шпрехают», всё заодно держатся. Будет и мне теперь компания! Катарина – чёрненькая, Миа – светленькая. А самая старшая горничная – немка, Урсула. Самая долгожительница тут. Дольше неё только дворецкий здесь работает. Урсула, хоть и немка, но с австрийками на немецком совсем не "Вась-Вась", особнячком всё держится. Видишь, какая белая? Седая! Наверное, насмотрелась ужасов... Где-то, когда-то. А пойдём-ка теперь в сад, к моему любимому фонтанчику? – сменила тему Вика.
– Пойдём. А нас ругать не будут? Дел ещё, небось, невпроворот! – засомневалась Аня.
– Мы быстренько! – подмигнула ей Вика. – Туда и обратно. Да одним глазком.
До фонтана они так и не добрались. Дорогу к нему преграждали растянутые ленточки – охрана перекрыла проход. Отсюда, где стояли девушки, видно не было, но охранники что-то далеко и за кустом соскребали с газона, засовывая в мешок для мусора. Заметив девушек, один из охранников махнул им рукой, мол, чешите отсюда.
Пришлось вернуться. Дворецкий определил их в прачечную.
Прачечная располагалась в подвале. Здесь стиралось бельё (постельное, одежда, полотенца и прочая), отглаживалось и отпаривалось. Девушки зависли тут надолго – до обеда, и после него ещё на какое-то время. Затем, когда с бельём было покончено, дворецкий сообщил девушкам, что эта ночь – их.
– Дежурим, значит, – пояснила Вика Анне. – С двух до четырёх. Держись меня. Обычно по одной горничной назначают. А сегодня либо съезжают сразу несколько гостей и ожидают новых, либо меня тебе в помощь определили.
– Извини, если второе, – виновато развела руками Аня.
– Забей! – улыбнулась Вика и весело подмигнула. – Если бы ты не появилась в штате, то дежурить всё равно моя бы очередь была!
На сегодня горничные справились со всей работой и немножко погуляли по саду. Хорошо! Воздух чистый. Когда поужинали, Вика заявила:
– Знаешь, какое время самое лучшее для отдыха и сна?
– И? – поинтересовалась Аня, которая этой ночью не выспалась.
– А вот теперешнее! После ужина и до полуночи. Вперёд! А кто последний – ночью унитазы постояльцев будет чистить! – и Вика припустила бегом к входу в гостиницу.
– Вот свистушка! – выругалась Аня и рванула следом.
Конечно же, она уже не успела обогнать Вику, и новобранку сегодня ожидали страшные ночные горшки постояльцев… Честно говоря, они ей даже во сне приснились, пока она вечером дрыхла без задних ног; глазастые, зубастые, с булькающей в них грязно-зелёной жижей. А один из них жевал окровавленную кошку и стучал ей об железо:
– Тук-тук! Тук!
Аня проснулась.
– Тук-тук! – снова постучали в её металлическую дверь. – Подъём! Ночное дежурство!
На часах было без пятнадцати минут два ночи…
Ночь вторая, и Она же - первая пахотная
Чудные вещи здесь творятся, –
Особый мир и свой закон,
И жутко как-то притворяться,
Что наша явь – всего лишь сон!
Да, наряд Ани выглядел несколько жёвано. Ибо не фиг спать в рабочей одежде! Впредь будет уроком! Одёрнув униформу и огладив её ладошками, она нашла, что, тем не менее, такой способ тоже имеет право на жизнь, ибо собралась она так значительно быстрее. «Вот только как к такой неопрятности отнесётся работодатель? А мне жизненно необходимо здесь задержаться подольше, продлить контракт! Наверное... Кхм», – размышляла между тем девушка.
Дождавшись Вики, но не «–педии», она засеменила за подругой, получать инвентарь. Тележка с чистым бельём, вёдра-швабры-тряпки, мыла-шампуни, в том числе и от блох, мешки для мусора, закрытый непрозрачный контейнер с надписью «7» и прочая, прочая, прочая. В том числе и пылесос.
– Как мы это всё наверх-то потащим? – ужаснулась Аня.
– Легко! Всё же на тележке помещается! – хихикнула Вика.
– Да... Ну а саму тележку-то? – не унималась Аня, слабо себе представляя, как её тягать по лестнице, а уж если дежурят ночью чаще всего в одиночку... Мама не горюй!
Напарница засмеялась и покатила тележку. Мимо прачечной – к самой дальней стене.
– Смотри, тут подъёмник. Устанавливаешь на него тележку и идёшь на второй этаж за своим добром, – улыбнулась Вика. – Так, сколько сейчас времени? Есть два? Есть. Тогда – вперёд!
Она нажала на малоприметную кнопку в стене и взяла Аню за руку:
– За работу! На второй. Если быстро управимся, то по первому прошвырнуться надо бы. И следи за временем! Всегда. Если упустишь, то обруч на голове – твоё последнее спасение, – он напомнит.
Подъёмник сдвинулся и без шума пополз вверх, а высоко над ним вверх пополз потолок подвала, он же – пол от первого этажа. Где-то остановился наверху, а снизу на месте уехавшей вверх плоскости остался большущий красный крест на полу, мол, не стой тут! Вика же потянула Аню за собой к лестнице, ведущей из подвала на первый этаж. Выходила она рядом с ресепшеном. Значит, дежурящий там всегда в курсе – во сколько заступила и вернулась обратно ночная смена горничных. Контролирует, бдит.
– Вик, а нам тоже на лифте этом нельзя? – хлюпнула носом Аня.
– Дурында, не лифт это, а подъёмник, только для груза! – снова хихикнула подруга.
«Интересно, она по жизни такая смешливая, или что-то скрывает за своими «хиханьками»?» – совершенно непонятно