К счастью, этим вечером по телику шли оба ее любимых сериала; «Эммердейл» и «Жители Ист-Энда», так что ей будет не до меня. Вот и отлично: мне было необходимо посидеть и спокойно подумать. Во-первых, понять, что со мной случилось в бассейне. А во-вторых, придумать, как избавиться от плавания, пока это не повторилось.

Расхаживая по салону, я слышала, как мама поет, заглушая магнитофон: «Ты и вправду меня любишь? Ты останешься со мной?» Она всегда напевает, когда куда-нибудь собирается. Меня это не то чтобы сильно раздражает, если только она не начинает при этом еще и пританцовывать. Но сегодня мне вообще было всё равно, что она там делает.

Я уже попробовала ее осторожненько спросить, а обязательно ли мне снова идти на плавание, и она совершенно взбеленилась.

— Ты что, шутишь? — По ее тону можно было понять, что она-то уж точно не шутит. — После того, как ты мне всю душу вымотала с этим своим плаванием? Ну нет, ты уж, пожалуйста, продолжай ходить.

Я добрела до искусственного камина в углу салона, который называется у нас гостиной, и повернула в обратную сторону — при ходьбе мне лучше думается. Прошла мимо ободранного диванчика, застеленного большим оранжевым покрывалом. Туда — сюда, влево — вправо, скрип — скрип, топ — топ. Но в голову ничего не приходило. Совсем ничегошеньки.

«Признавайся поскорее, не могу так долго ждать», — пела мама в соседней каюте.

Тогда я заглянула на кухню — на кораблях она называется камбуз. Тут есть раковина, крошечный холодильник и плита, вокруг которой вечно скапливаются целые груды пустых коробок и бутылок, поскольку мама их не выкидывает, а использует для чего-нибудь еще. Камбуз расположен в самом центре яхты, напротив двери, ведущей с палубы во внутренние помещения. Сразу за дверью — пара деревянных ступенек, по которым надо спускаться очень осторожно, так как нижняя сильно расшатана. Лично я на нее вообще никогда не наступаю, а сразу перепрыгиваю с верхней ступеньки на пол.

Я прошла через кухню, а потом по коридору, который ведет к ванной и нашим каютам.

— Ну, как я тебе?

Мама вышла в коридор в новеньких джинсах «Ливайс» и белой футболке с блестящей надписью «Бэби» на груди. Всё бы ничего, да вот только я совсем недавно купила себе точно такую же футболку, и на мне она сидела гораздо хуже!

— Классно.

Больше я ничего не успела сказать, потому что в этот самый момент к нам громко постучались. Внешняя дверь приоткрылась, и внутрь просунулась голова мистера Бистона.

— Это я, — сообщил он, озираясь по сторонам.

Мистер Бистон — смотритель маяка. Он заходит к нам довольно часто, но я его почему-то боюсь. Умеет он как-то так глянуть на тебя краем глаза посреди самого обычного разговора. А глаза у него разноцветные, один — голубой, другой — зеленый. Мама считает, что ему одиноко сидеть у себя на маяке, глазея на море, то включая, то выключая прожектор, и общаясь с людьми только по радиосвязи. Поэтому он так часто и заходит к нам в гости. Она говорит, что с ним надо быть подружелюбней.

— Ох, мистер Бистон, а я убегаю на кружок. Милли вот-вот появится. Но вы загляните хоть на минутку, мы сейчас вместе выйдем и прогуляемся по пристани.

Мама убежала за курткой, а мистер Бистон зашел внутрь.

— Как поживаем? — поинтересовался он, искоса поглядывая на меня.

Рот у него был какой-то перекошенный. И галстук тоже. Во рту не хватало зуба, а на рубашке — пуговицы.

Я поежилась. Мне совсем не улыбалось оставаться с ним один на один, без мамы.

— Нормально. Спасибо.

— Вот и хорошо, вот и хорошо. — Он чуть прищурился, продолжая меня разглядывать.

К счастью, тут подоспела Милли, а потом и мама вышла.

— Я буду не поздно, милая, — мама чмокнула меня в щеку и тут же стерла поцелуй пальцем. — Пирог с мясом в духовке. Смотри, не забудь.

— Эмили, привет! — Милли вперила в меня внимательный взгляд. Она всегда так делает. — Ты чем-то встревожена и сбита с толку. Это видно по твоей ауре.

Такая внезапная проницательность как-то даже пугала.

Перекинув через плечо свою черную вязаную накидку, Милли отправилась ставить чайник, а я помахала рукой вслед маме и мистеру Бистону. Дойдя до конца пристани, мистер Бистон спустился на песчаный берег и свернул налево, по направлению к своему маяку. На набережной уже зажглись фонари, но свет их был едва заметен на фоне закатного оранжево-розового неба. Мама повернула направо, к магазину.

Я смотрела, пока они оба не исчезли из виду, и лишь после этого спустилась к Милли, уютно устроившейся на диване. Мы ели мясной пирог, поставив тарелки прямо на колени, и смеялись над дяденькой, который сбился, рассказывая о погоде на завтра. Потом начался «Эммердейл», и Милли тут же посерьезнела и зашикала на меня, чтобы я не мешала смотреть.

В моем распоряжении был целый час.

Я вымыла тарелки, отыскала в банке из-под джема, служившей карандашницей, пишущую ручку и вытянула из шкафа в гостиной листок маминой писчей бумаги сиреневого цвета, а потом закрылась у себя в каюте.

Вот что я написала:

Дорогая миссис Партингтон!

Пожалуйста, освободите Эмили от занятий по плаванию. Мы были у врача, и он сказал, что у нее очень сильная аллергия и ей ни в коем случае нельзя подходить к воде. Вообще. НИКОГДА.

С наилучшими пожеланиями,

Мэри Пенелопа Виндснэп.

Я слышала, как вернулась мама, но сделала вид, что сплю. Она на цыпочках прокралась в мою комнату, поцеловала меня в макушку и убрала мне волосы со лба. Она всегда так делает. И совершенно напрасно — терпеть не могу, когда трогают мою челку. Но сейчас я сдержалась и не шевельнулась до тех пор, пока мама не вышла.

Я всё лежала и лежала, и никак не засыпала У меня над кроватью на потолке прицеплены светящиеся месяц и звезды, и я всё смотрела на них, пытаясь сообразить, что же со мной такое произошло.

На самом деле больше всего мне хотелось думать о том, как я рассекала шелковистую воду, — до того, как всё вдруг пошло косяк-наперекосяк. Я до сих пор ощущала ее зов, помнила ее притяжение, как будто мы обе — я и вода — знали нечто такое, чего не знал никто другой. Но каждый раз, как я мысленно погружалась в ее нежное тепло, перед глазами вставало лицо Мэнди, смотревшей на меня с такой ненавистью! Пару раз я даже задремывала, но тут же проваливалась в какой-то кошмарный сон — будто я плаваю в огромном аквариуме, а весь седьмой «в» толпится вокруг. Все меня разглядывают, тычут пальцами и кричат хором: «Уродка! Уродка!»