— Никогда! Никогда! Никогда! — кричал директор Поупс Мэдок.

Если бы нашелся кто–то, кто осмелился бы спросить его, что же это значит, то почтенный директор едва ли был бы способен ответить. Это был просто крик души. Точнее, крик оскорбленного бизнесмена, душа которого находится в кошельке. Он, очевидно, имел в виду, что никогда еще с ним не поступали так вероломно и так коварно. Никогда еще его старому доброму кошельку не наносили столь страшного оскорбления.

Судите сами: гастрольный тур обещал быть сорванным. Триста концертов по десять тысяч зрителей, девятьсот сопутствующих мероприятий, баснословные цены… Бешеные деньги.

Нет, разумеется, для почтенного Поупса это было всего лишь рутинной работой, которая и прибыль–то приносила только потому, что процесс был непрерывен. Артисты полагали, что неплохо зарабатывают, Поупс полагал, что всего лишь берет свое, обеспечивая стабильность своему делу… Свалить почтенного Поупса не смог бы срыв десятка подобных туров, даже с учетом затрат и неустоек. Но сам факт!

Пожилой полноватый бизнесмен был в бешенстве… или делал вид, что бесился, но так вошел в роль, что уже сам в нее верил. Он хлопнул себя пухлой ручкой по лысине, что означало для окружающих высочайшее напряжение всех его душевных сил.

— Меня не интересует, каким образом это случилось! — ядовитым шепотом выдавил Поупс. — Шоу должно продолжаться любой ценой!

Эта фраза пошла в народ и стала крылатой.

Секретарь вылетел прочь из кабинета, словно на него кипятком плеснули.

— Жарко? — поинтересовалась девица эстрадно–цирковых пропорций, сидевшая в приемной.

Это была Пипа — помощница режиссера шоу. На редкость вульгарная девица, державшаяся на работе только из–за своей колоссальной несущей способности.

— А пошлите его в жопу, Огисфер! — сказала она.

Огисфер мотнул головой, как бык, получивший по лбу кувалдой.

— Не просто жарко! — ответил он почти доверительно. — У нас пожар. Всё горит.

— И пусть горит, — легкомысленно заявила бесшабашная помощница режиссера. — Пошлите в жопу…

Ей не удалось до конца скрыть свой интерес к скандалу, но секретарь оценил этот интерес неправильно, приняв за обычное женское любопытство.

Он ошибся.

Огисфер — высокий, несколько костлявый мужчина средних лет с демоническим лицом и глубокими большими глазами, помощник и секретарь Поупса Мэдока, один из адептов учения «Избранных для продажи во имя Господа и именем Его» — казался Пипе открытой книгой. По её мнению, Огисфер был недалеким, заторможенным и верным человеком.

В чем–то Пипа была права. Она только затруднилась бы ответить на вопрос, кому именно был верен Огисфер: своему хозяину, ей или своим братьям и сестрам по вере.

Доподлинно она знала только то, что Огисфер был хорошим любовником. Может быть, немного своеобразным, излишне добросовестным, но очень ласковым и сильным.

Пипа полагала, что Огисфер влюблен в нее, и пользовалась этим, позволяла себя любить. Огисфер в свою очередь подозревал, что это Пипа влюблена в него, как кошка, но из гордости прикрывает это чувство цинизмом, а он пользовался этим, потому что нуждался в здоровом регулярном сексе и потому, что Пипа была исключительно хороша в постели. Да, она была немного своенравной, немного эксцентричной, но очень сексуальной.

Пипа подошла к Огисферу только тогда, когда он сел за свой стол.

— У господина Поупса неприятности, — сказала она. — Что случилось, Огисфер?

— Гастрольный тур проваливается, — ответил тот. — Исчез Хайд.

— Хайд? — удивилась Пипа. — Как может исчезнуть человек, которого весь Мир знает в лицо?

— Исчез… — обреченно подтвердил Огисфер и даже опустил плечи.

Возможно, он хотел что–то добавить. Но не сделал этого.

— Где это случилось?

— На севере…

— Он никогда не любил снегопад, — задумчиво сказала Пипа. — Помнишь, в его старой песне:

…Все дороги выбелил снег,

Никому не припас он успех,

Злобно–злобно высмеял всех,

Белый–белый паяц — белый снег.

Пипа воодушевилась и напела припев:

Белый снег, белый снег, белый снег…

Но, видимо, сообразив, что не в голосе сегодня, она продолжила речитативом, слушая незабываемую мелодию в своей памяти:

И виски наши выбелил снег,

И мечты наши выстудил снег…

— Прекрати, — не выдержал Огисфер, — и так нету сил. Я просто не знаю, что делать.

— Это из военного цикла, — размышляла вслух Пипа, — сейчас он пишет лучше, но как–то не от души. И все же он гений.

— Исчез он совершенно гениально! — злобно прошипел Огисфер. — Подскажи, что делать.

— Может быть, он сейчас где–то бредет под снегом, — сказала Пипа, — уходит от своей судьбы. Подумай, куда он мог бы направиться.

Пипа была помощницей режиссера Уллы Рена и шпионила за всеми для мистера Поупса Мэдока. Когда–то она была романтичной девушкой, но теперь поистаскалась… Однако сексуальности и любопытства не утратила.

— Скажи Поупсу, что я здесь, — сказала Пипа.

— Он не в том состоянии, — возразил Огисфер.

— У меня для него хорошие новости, — настаивала Пипа, — возможно, он и переменит немного настроение.

— Но сначала наверняка наорет, — вздохнул Огисфер.

Он вынул затычку из переговорной трубки и откашлялся.

— Мистер Мэдок! К вам Пенелопа Томбстоун.

— А? Что? Кто? Да!!! Огисфер! Не заставляйте даму ждать.

— Он тебя ждет… — пожал плечами Огисфер.

— Так я пойду, — игриво сказала Пипа и коснулась крепкого, как картон, воротничка секретаря, от чего тот (секретарь, а не воротничок) покрылся крупными мурашками.

— Поупс затаскал бы Хайда по судам за сорванные гастроли, — заметил ей вслед Огисфер, — но сейчас у Хайда нечего отсудить.

— Так плохо дело? — удивилась Пипа, изящно изогнув талию и обернувшись к секретарю.

— Он все вложил в свои шоу. Сейчас Хайд пуст, как подарок дурака.

— Занятно, — сказала Пипа и скользнула за дверь.

В разрезе длинного платья мелькнула ее точеная нога, вызвав у Огисфера приступ любовной истомы.

Поупс, все еще покрытый красными пятнами, вылепил из своего толстого гуттаперчевого лица счастливую улыбку.

— Пени! — возопил он, простирая руки навстречу вошедшей.

Весь его вид выражал готовность броситься навстречу, и только массивный стол, увы, являлся для этого непреодолимой преградой.

— Ах, к чему эти церемонии, — принялась кокетничать мисс Пенелопа Томбстоун, — просто Пипа, и все.