антисемитс­кие кружки, печатались листки и брошюры в марровском духе, в пив­ных заведениях произносились нетрезвые антисемитские речи.

Шум улицы проник в кабинеты ученых, которые умудрились расслышать в нем «глас народа». Первым откликнулся упомянутый выше берлинский профессор Генрих Трейчке, идеолог национали­стической реакции. Ему не нравились грубые приемы пропаганды антисемитов, но, по существу, он одобрял новое движение как де­монстрацию против «засилья» евреев. В конце 1879 и в начале 1880 Трейчке опубликовал три статьи в редактируемых им «Preussische Jahrbücher»[3], в которых высказал в «научной» форме то, что Марр изложил в форме пасквиля. Еврейство, по мнению официального прусского историка, представляет несомненную опасность для Гер­мании. «Через нашу восточную границу, — говорит он с злобной иронией, — ежегодно пробирается к нам из неистощимого еврейско­го гнезда в Польше толпа молодых и предприимчивых продавцов брюк, потомки которых некогда будут хозяевами немецкой биржи и немецких газет. И все серьезнее становится вопрос, сможет ли эта чуждая народность слиться с нашим народом». В дальнейшем выяс­няется, что если пришлые евреи не могут, то коренные не хотят сде­латься немцами, а считают себя избранной расою, стоящею выше «немецких гоим». Доказательство тому — непочтительные отзывы еврейского историка Греца о христианстве и о великих людях Гер­мании от Лютера до Гете и Фихте (по поводу их юдофобских выхо­док). Наиболее удручает ученого шовиниста то, что евреи «забрали в свои руки» ежедневные газеты и стали, таким образом, руководи­телями общественного мнения. Либеральные и радикальные еврей­ские журналисты идут по стопам своего родоначальника Берне, ко­торый «впервые ввел в нашу журналистику бесстыдную манеру го­ворить об отечестве без всякого благоговения, как бы вне стоящий, не принадлежащий к этому отечеству». После эмансипации евреи дер­зко пробираются на первые места, «требуют равенства в буквальном смысле, забывая, что немцы — христианский народ, а евреи среди них составляют меньшинство». Отсюда «естественная реакция гер­манского народного чувства против чуждого элемента, занявшего слишком широкое место в нашей жизни». Антиеврейское движение, по наблюдениям Трейчке, охватывает самые разнообразные слои немецкого общества, и все эти голоса протеста сливаются в один крик: «Евреи — наше несчастье!» («Die Juden sind unser Unglück!»). Об отме­не эмансипации, конечно, не может быть речи, но евреи должны оду­маться и решиться стать настоящими немцами вместо того, чтобы «твердые немецкие головы обращать в еврейские». Во второй своей статье Трейчке выражается более откровенно. Цитируя отрывки из «Истории евреев» Греца и усматривая в них притязание на при­знание еврейской национальности внутри немецкой, он воскли­цает: «На такое притязание всякий немец, для которого христиан­ство и народность — святыни, коротко ответит: никогда. Наше государство всегда видело в евреях только религиозное сообще­ство и дало им гражданское равноправие в предположении, что они сравняются (сольются национально) со своими сограждана­ми. Если еврейство потребует признания своей национальности, то рушится правовая основа эмансипации. Для исполнения тако­го желания остается только один путь: выселиться и основать ев­рейское государство где-нибудь за границей. На германской зем­ле нет места для двойной национальности...»

Вся трагическая сущность еврейской проблемы выражена была в этих жестких словах. Ведь формально Трейчке был прав: если бы евреи действительно потребовали признания своей национальности в Германии, они должны были бы лишиться гражданских прав, ко­торые были даны им в предположении их отказа от своей националь­ности. Несправедливо было новое юдофобское нападение, посколь­ку ассимилированные германские евреи искренно считали себя при­надлежащими не к еврейской, а к немецкой нации и всеми силами старались это доказать. Такие духовные националисты, как Грец, составляли редкое исключение среди представителей немецкого ев­рейства, да и сам историк никогда не решался предъявлять требова­ние государственного признания еврейской нации. Трагизм положе­ния был именно в той роковой лжи века, которою обусловливалась эмансипация, в том деспотизме господствующей нации, который счи­тался законным в новой Германии, который допускал насильствен­ное онемечение польской Познани, а евреям запрещал даже считать себя нацией под угрозою лишения гражданских прав...

Из либеральных представителей германской науки первым про­тестовал против новой вспышки юдофобии знаменитый историк Те­одор Момзен. В брошюре «Auch ein Wort über unser Judentum» (1880) он упрекает своего коллегу по Берлинскому университету Трейчке за разжигание национальных страстей в объединенной Германии, но вместе с тем тоже вменяет евреям в священную обязанность раство­рение в немецком народе. Он находит, что немецкие евреи старают­ся исполнять договор об ассимиляции, и возлагает большие надеж­ды на участившиеся браки между евреями и христианами: «В сплаве, из которого формируется германский металл, очень полезна примесь нескольких процентов Израиля». Момзен только недоумевает, поче­му не переходят в христианство те свободомыслящие евреи, которые не признают и своей религии; ведь христианство, убеждает он, обо­значает теперь не то, что прежде: это лишь термин для обозначения европейской цивилизации, и приобщающийся к ней должен хотя бы формально приобщаться к христианству, если не желает занимать двусмысленное положение. «Вступление в великую нацию стоит жертв; эти жертвы приносят и ганноверцы, и гессенцы, и шлезвиг-голштейнцы, сливаясь в единую нацию, и евреи тоже обязаны по­степенно отказываться от своих особенностей, если они не хотят быть «элементом разложения» (Element der Dekomposition)». Иначе не мог говорить историк Древнего Рима, который в своем классическом тру­де осуждал героическую Иудею, бившуюся в когтях римского орла, за то, что она не дала себя поглотить мировому хищнику по примеру других наций Востока.

Наиболее ярким и последовательным идеологом антисемитиз­ма был философ Евгений Дюринг, даровитый слепец с болезнен­ным, страстным, наименее «философским» темпераментом. Озлоб­ленный против всего еврейства за то, что некоторые из его еврей­ских коллег в совете профессоров Берлинского университета содей­ствовали исключению его из состава преподавателей, он не раз вы­сказывался в духе крайней «органической юдофобии». В 1881 г. он издал книгу «Еврейский вопрос как вопрос расы, нравственности и культуры». Еврейское племя, по мнению Дюринга, есть худшая от­расль семитской расы, заклейменная еще римским историком Таци­том, который расхвалил древних германцев. Эта скверная порода людей ничего не дала миру, а все забирала у других народов. Ее цель — власть над миром, эксплуатация всех народов, использо­вание всяких политических обстоятельств для своих выгод. Рели­гиозно-нравственное миросозерцание Библии ниже не только элли­низма, но и древнегерманской мифологии. Никуда не годно и твор­чество еврейских умов нового времени, за исключением Спинозы. Евреи в немецкой литературе — скандалисты и циники: таковы Бер­не, Гейне, Маркс; даже немец-юдофил Лессинг есть литературное ни­чтожество и прославился лишь потому, что евреи шумно рекламиро­вали его «Натана Мудрого» как идеализацию еврея. Антисоциаль­ные особенности еврейства приносят особый вред в политической деятельности и в прессе. Вот почему ближайшая задача государства должна состоять в том, чтобы вытеснить евреев из государственных учреждений, прессы, школы, хозяйственной жизни; нужно