Добрых пару миль Лили переваривала эти сведения, потом спросила:

– А ты уверен, что он знал про Броделла? Что Броделл – отец ее ребенка.

– Черт побери, да в Лейм-Хорсе все об этом знали. И не только в Лейм-Хорсе. И все также наверняка знали, что Гил влюблен в нее. В прошлый вторник – нет, в среду – он сказал одному приятелю, что, несмотря ни на что, собирается жениться на ней.

– Вот что такое настоящая любовь! Понял?

Я ответил, что всегда это знал.

Тимбербург отстоял от Лейм-Хорса на двадцать четыре мили. Почти на всем протяжении дорога была идеально ровная, лишь в одном месте она резко шла под уклон и потом так же круто взбегала в гору; да еще на небольшом по протяженности участке, где с нависающих скал сыпалось так много камней, что их не успевали убирать, мне пришлось сбавить скорость и посматривать по сторонам. И еще: если первые несколько миль по выезде из Тимбербурга по сторонам дороги попадались деревья и кустарники, то далее местность была совсем голая.

Лейм-Хорс населяло человек сто шестьдесят. Асфальтовая дорога заканчивалась напротив универмага Вотера, переходя дальше в извилистый проселок. В универмаге нам ничего не требовалось, так что мы проехали дальше. До поворота к ранчо Лили оставалось чуть меньше трех миль, а там еще триста ярдов до коттеджа. Однако, чтобы преодолеть эти три мили, приходилось подниматься на семьсот ярдов. Почти перед самым ранчо протекала речушка Берри-Крик, через которую был перекинут мост – не переехав его, на машине на ранчо было не попасть. Совсем недалеко речушка делала крутую петлю, в которой и располагался коттедж Лили. Так уж получилось, что для того, чтобы добраться из коттеджа до самого ранчо пешком, приходилось либо перебираться по мосту, либо преодолевать речушку вброд прямо напротив коттеджа, что было значительно быстрее. В августе речушка настолько мелела, что в одном месте ее можно было пересечь даже прыгая с камня на камень. Или для благозвучности – с валуна на валун.

Мое любимое место на земном шаре находится всего в семи минутах ходьбы от дома Ниро Вульфа на Западной Тридцать пятой улице; это Херальд-сквер, где за десять минут можно увидеть больше разных типов людей, чем где-либо еще. Однажды я даже наблюдал, как один из верховных боссов мафии перед входом в универмаг посторонился, чтобы пропустить вперед через вращающуюся дверь преподавателя воскресной школы из Айовы. Если вы спросите, откуда я их знаю, то я честно признаюсь: видел я их впервые, но выглядели они точь-в-точь как босс мафии и преподаватель воскресной школы из Айовы. Для любого другого человека, уставшего от людей и мирской суеты любимым местом стал бы уголок ранчо, где располагался коттедж Лили. Тишину прерывало только журчание ручья, на которое, впрочем, я уже через пару дней перестал обращать внимание. Вокруг ранчо росли сосны, а к северу, за излучиной, начинались густые ельники, карабкавшиеся вверх по крутым скалистым склонам. Ниже по течению раскинулся живописнейший Бобровый луг. Если вам взбредет в голову поразмяться и пошвырять камни в сурков, то достаточно будет спуститься по дороге каких-то три минуты.

Коттедж сложен из обтесанных бревен и выглядит, как картинка. Миновав крытую террасу с каменным полом, вы входите в гостиную размером тридцать четыре фута на пятьдесят два с огромным камином. Две двери вправо из гостиной ведут в спальни – одну занимает Лили, а вторая отводится для гостей. Дверь налево ведет в длинный коридор, вдоль которого располагаются кухня, затем комната Мими, вместительная кладовая и три гостевые комнаты. И еще шесть ванных комнат с ванными и душами. Ничего коттеджик, да? За исключением кроватей, вся остальная мебель плетеная. Все комнаты устланы индейскими коврами; на стенах вместо картин и фотографий развешаны выделанные индейцами же одеяла и циновки. Во всем доме на виду выставлена лишь одна фотография – обрамленный портрет отца и матери Лили на крышке фортепьяно, который Лили всегда берет с собой, когда ездит в Нью-Йорк или обратно.

Прихватив продукты, которые Лили закупила в Тимбербурге, мы, чтобы скоротать путь, поднялись в коттедж через дверь, открывающуюся прямо в коридор. Темноглазая красотка с остреньким подбородком, развалившаяся в кресле в углу террасы на солнышке, не предложила помочь, зато приветливо помахала лапкой, когда мы вылезли из машины. Поскольку ее маечка и шорты вместе не превышали по площади трех квадратных футов, оставалось довольно много обнаженного загорелого тела, приметной частью которого были стройные, длинные ножки. Оставив покупки на кухне и в кладовой, мы с Лили вернулись к фургончику. Она забрала оставшиеся вещи, а я завел машину под навес и прихватил свой бумажный пакет. Лили поднялась на террасу и передала один из свертков Диане.

Ее полное имя было Диана Кейдани. – Гостем Лили мог быть кто угодно – от знавшего лучшие дни философа до знаменитого композитора, сочиняющего музыку, которую я предпочел бы никогда не слышать. Сейчас гостей было трое, включая меня, – для Лили вполне обычно. Однажды вечером, вылавливая из верхнего пруда форель на ужин, мы с Лили обсуждали Диану. Я предположил, что ей двадцать два, а Лили набросила еще три года. Зимой она сделала себе имя, участвуя в бродвейском спектакле «Не со мной», который, по-моему, вполне мог бы идти под музыку вышеупомянутого знаменитого композитора. Лили вложила кое-какие средства в постановку и пригласила Диану в Монтану из чистого любопытства. Мне сперва показалось, что провести целый месяц в компании вопросительного знака – затея довольно рискованная, но в итоге все оказалось не так уж плохо. Правда, Диана порой бывала чересчур назойлива, оттачивая свое умение соблазнять любую подвернувшуюся поблизости особь мужского пола. А подворачивались, ясное дело, только мы с Уэйдом Уорти.

Когда я вошел в гостиную, чтобы пройти в свою комнату. Уэйд Уорти сидел за столом в углу и барабанил на «Ундервуде». Уорти, как вы догадались, был еще одним гостем, причем особенным. Он работал. Лили в течение двух лет собирала всевозможные материалы о своем отце, и когда их набралось примерно с полтонны, принялась искать добровольца, готового написать книгу. Надеясь на помощь друга – редактора «Парфенон-пресс», она рассчитывала, что работа должна занять какую-то неделю. В итоге же на нее ушло почти три месяца. Из первых двадцати двух профессиональных литераторов, к которым Лили обратилась, трое писали собственные книги, четверо продумывали очередные шедевры, двое лежали в больнице, один помешался на вьетнамской теме и не соглашался обсуждать ничего другого, один баловался с ЛСД, двое были республиканцами и наотрез отказались увековечивать память известного деятеля из Таммани-Холла[1]. нажившего несметное состояние на прокладке канализации и асфальтировании магистралей, один попросил год на обдумывание, трое просто отказались без особых причин, один предложил написать роман, а еще один был беспросыпно пьян.

Наконец в мае Лили и редактору удалось заловить Уэйда Уорти. Судя по словам редактора, еще три года назад имени Уорти никто не знал, потом же свет увидела созданная его пером биография Эббота Лоренса Лоуэлла, имевшая, правда, ограниченный успех. Зато вторая его книга, «Ум и сердце», биография Хейвуда Брауна, едва не попала в списки бестселлеров. Щедрый аванс, предложенный Лили, соблазнил Уорти, одновременно вызвав негодование редактора, и вот, в солнечный августовский день Уэйд Уорти сидел в углу гостиной за столом, создавая третье бессмертное произведение. Название захватывало – «Полосы тигра: жизнь и деятельность Джеймса Гилмора Роуэна». Лили надеялась продать столько экземпляров, сколько бычков за все время носило клеймо «Бар Джей-Эр». Джей-Эр – это Джеймс Роуэн.