Тавра покачала головой, лишь побледнев еще больше, когда Найя, чавкая, заглотила трепещущий белый усик слепоглазки. После нескольких тележек голод все-таки возобладал над Таврой, и она потянулась к лиственной чаше, но обнаружила в ней ползающие мохнатые водоросли. Поначалу Найя молча удивлялась мучениям Тавры, но потом ощутила в глубине души жалость к бедняжке и, отодвинув свой стул, поднялась.

– Пойдем, Нич, найдем что-нибудь съедобное для нашей гостьи.

Обвивающий ее шею Нич всколыхнулся, плавно соскользнул на плечо и расправил перепончатые крылья. Он коротко пискнул, метко поймал цикаду, отпрыгнувшую далеко от стола, и принялся лениво жевать ее, пока Найя петляла меж снующих официантов и общительных пирующих гельфлингов. Между перекусами некоторые дренчены стучали по столу в такт барабанам, и бурные ритмы эхом, словно сердце, пульсировали внутри Великого Смерта. Музыка разносилась по Заболоченному лесу, и самые диковинные болотные обитатели проникали через прорубленные окна и сновали под ножками стульев и столов в надежде поймать свалившийся на пол деликатес.

Найя положила на тарелку зелень и слепоглазку, которую предусмотрительно аккуратно порезала на удобные для поедания кусочки. Вернувшись к столу, она поставила блюдо перед Таврой и добавила к яству стакан молока небри. На лбу серебрянки как тиара красовались бисеринки пота, будто пир оказался для нее еще более мучительным испытанием, чем путь к лощине дренченов.

– Спасибо, – произнесла она, хоть и казалось, что вот-вот лишится чувств.

Беспокоясь о гостье, Найя осклабилась на остальных гельфлингов, чтобы те угомонились. Затем смогла изобразить улыбку помягче. Несмотря на то что Найя поступала так ради Тавры, ей самой стало неожиданно спокойнее.

– Простите, у нас нет… столовых приборов, – произнесла Найя, возвращаясь на свое место. – Мы считаем, что еду нужно чувствовать. Все имеет значение: запах, вкус, вид и то, какая она на ощупь.

Найя показала Тавре, как заворачивать зелень и рыбу в курчавые листья, и та откусила немного. Испуганные раскосые глаза вапры расширились от удивления и, прожевав и проглотив пищу, она сказала:

– Это очень вкусно!

Найя рассмеялась и принялась за свою порцию. Она покатала между пальцами усик листовой водоросли и только потом отправила в рот, чтобы ощутить соленый затхлый привкус. Отмечая возрастающий аппетит Тавры, Найя снова улыбнулась. Она заметила, что родители, которые сидели подальше, тоже улыбались, глядя на нее.

– Каковы ваши впечатления о Соге теперь, когда вы не по пояс в его топях? – спросила модра Лаэсид.

– Во время своих путешествий я повидала много разных мест, – ответила Тавра, когда съела большую часть того, что лежало у нее на тарелке, – но это, безусловно, то место, которое сильнее всего отличается от тех краев, откуда я пришла, а они как раз находятся возле океана.

– Могу представить, – хмыкнул Белланджи.

– Я никогда не видела океан, – произнесла Найя.

– Между болотом и морем есть существенная разница. Если встать у болота, то вода и земля – едины. У океана же стоишь на земле у волн, и вода тянется до самого горизонта, сколько взглядом можно охватить.

Найе оказалось трудно представить, как такое возможно. В Соге – куда ни глянь в любом направлении – везде есть что-то вблизи или вдали. Даже ночью на небе сверкали бесчисленные звезды и сияли три белоликие Сестры-Луны. Воображать, будто что-то тянется дальше, чем она способна увидеть, скучно – или, возможно, с содроганием осознала она, невыносимо.

– Кто это вокруг твоей шеи? – спросила Тавра.

Найя опустила взгляд на Нича, который лениво обвился и свисал с ее плеч, как шарф.

– Его зовут Нич. Муски нужны для охоты: подбитая цель падает неизвестно где, а потеря добычи или бола – это большая потеря, – она почесала Нича под подбородком, и он довольно заурчал. – Он еще совсем малыш, с возрастом станет больше. Когда мы с братом были маленькими, мамин угорь был такой большой, что мы на нем вдвоем могли кататься.

Тавра протянула руку, чтобы погладить Нича, но он вздыбил шерсть, растопырил жабры у головы и расправил крылья, чтобы казаться крупнее. Тавра отдернула руку и извинилась. Шикнув на него, Найя пригладила оперение.

– Твой брат… – произнесла вслух Тавра, но так тихо, словно говорила сама с собой. Она показала головой на пустующий стул, который стоял за сестрами Найи, отчаянно выхватывающими вареники с проезжающих мимо тележек с подносами. – Гурджин?

Найя кивнула.

– Его призвали на службу в Замок Кристалла, – произнесла она. При его упоминании вокруг них посреди барабанного боя, галдежа и пиршества возник неуютный пузырь тишины. – Два трайна назад. Прежде он навещал нас, но замок очень далеко, к тому же, полагаю, там все грандиозное и величавое, там ведь живут лорды, поэтому поездки в Заболоченный лес больше не радуют его жабры.

Найя пыталась говорить о брате с гордостью, как и подобает, но вышло вяло. Когда Гурджин нашел время, чтобы навестить их, он без умолку болтал о замке и о мире за пределами Сога. Все происходило исключительно в связи с ним: и изысканные празднества, и даже гости со всех уголков Тра. Найя обожала деликатес из слепоглазки, но с тех пор, как Гурджин сказал, что ничто не сравнится с пиршествами лордов, даже пиры дренченов, она жаждала увидеть описанный им банкетный зал с высоким сводчатым потолком, инкрустированным драгоценными камнями и блестящими металлическими вставками. Она жаждала попробовать наваристых бульонов, сладких пирожных и ползунов, наваленных высокими горами на десятках укрытых скатертями столов. Пировал ли он прямо сейчас, в то время как она живет в Соге, день за днем обходит все тот же старый Заболоченный лес и страдает от строгого матушкиного обучения будущей модры? Возможно.

– Соперничество между детьми – это нелегко, – сказала Тавра.

Она пыталась утешить жестко высказавшуюся Найю, но только спровоцировала выплеск эмоций. Да что эта путешественница понимает в соперничестве?

– Ха! У нас с Гурджином – одинаковые навыки, одинаковые интересы. Мы даже одного возраста – мы близнецы! Но раз уж я старшая дочь, то должна стать модрой, а его призвали в замок. Если бы не это, мы бы ушли вместе.

Тавра звучно сомкнула рот и задержала дыхание.

– Ох, – наконец выдохнула она.

Больше они об этом не говорили. Найя дождалась, пока старая обида стихнет, и упрятала ее подальше.

Что-то протаранило их сзади. Найя, ойкнув, влетела в гостью, и они обе повалились на пол. Найя тотчас вскочила на ноги и что-то закричала вслед двум хулиганистым мальчишкам-дренченам, которые стремглав налетели на стол, опрокинув плетеные чаши с тарелками и питьевые стаканчики, и с хохотом понеслись дальше по залу.