он проделывал этот маршрут, ожидая чего-то, надеясь; но все оставалось неизменным – молчаливым, чужим, навеки уснувшим.

Через некоторое время он свернул в узкий переулок. В его глубине в отдалении от остальных строений стоял небольшой приземистый домик. Он сильно отличался от соседей: зеленая черепица крыши напоминала о сочной летней траве, строгие кирпичные стены, выкрашенные белой краской, практически светились в утреннем тумане, ярко-желтые занавески на окнах придавали фасаду праздничный вид, а завершала картину необъяснимая, учитывая погоду, теплая атмосфера вокруг. Весь облик его говорил, нет, кричал о том, что дом такой же пришелец здесь, как и стоящий рядом одинокий житель странного города.

Человек замер посреди улицы, невольно поддаваясь гипнотическому воздействию этого места. Оказываясь здесь, он будто переносился далеко-далеко отсюда, туда, куда, по-видимому, никогда не попадет – домой. Там светит солнце, там растут цветы и там его, наверное, уже не ждут.

Когда ему становилось слишком тяжело, он приходил на это место и размышлял. Проходили минуты, иногда часы и постепенно, накопленная горечь уходила, оставляя его пусть и ненадолго в состоянии покоя. Обрести волю он уже не надеялся, привык довольствоваться жалкими крохами, радоваться им. Когда живешь в подобном месте, учишься ценить любое проявление тепла и участия.

Он не переставал счастливо удивляться, как же так получилось, что этот кусочек его утерянного мира переместился сюда вместе с ним и теперь жил здесь своей загадочной жизнью. Правда, радость была бы полной, если бы не одно «но» – дом всегда был закрыт, зайти внутрь оказалось невозможно.

И вот теперь у человека мелькнула слабая искра надежды: может быть, сегодня дом откроет ему свои двери.

Нехотя очнувшись от грез, он подошел к широкой каменной лестнице и неторопливо поднялся по потертым ступенькам. Перед парадной дверью помедлил в нерешительности, потом собрался с духом и зачем-то постучал. Ничего. Тогда, он осторожно, как делал не один раз до этого, повернул ручку. Заперто. Дом по-прежнему не впускал его.

Он был огорчен, сильно огорчен. Снова ничего не получилось.

«Как же так! Я опять ошибся, – приподнятое с утра настроение стремительно ухудшалось, пульс замедлился, взгляд потух. – Значит, гость появится не отсюда. Где же мне его искать?».

Человек, сгорбившись, шел назад, обратно в свою высокую башню. Он двигался тяжело и медленно, словно, не замечая ничего вокруг.

Ветер, торопливо метавшийся между деревьями, увидев его, замер в ожидании новой взбучки. Человек прошел мимо, погруженный в свои невеселые мысли, даже не повернув головы. Какое ему дело до мусора, если он опять потерпел поражение. Точнее сказать, не опять, а как всегда – принял желаемое за действительное.

Едва он переступил порог, как тяжелые двери сами собой стали закрываться, снова вызывая ужасающий скрежет. Нетерпеливо подпрыгнув, человек обернулся и замахал руками, призывая остановиться и не шуметь. Двери послушно замерли на полпути. Он почти одобрительно фыркнул, потом на удивление быстро пересек широкий холл и стал подниматься по бесчисленным узким ступеням, терявшимся в темной вышине каменных сводов. Ну и что, что леденящий холод проникнет сюда через открытые ворота, все равно здесь и так не сильно теплее, чем на улице.

Проходя по длинному коридору между башнями, он не удержался и посмотрел вниз на свой город. Взгляду открывался довольно унылый пейзаж, в котором преобладали лишь серые и коричневые тона. Небо снова закрылось мрачными, полными ледяной водой тучами, а на линии горизонта по-прежнему лежал густой туман.

И все-таки начался новый день. Хотя отличить утро от вечера было практически неразрешимой задачей – постоянный сумрак, лишь изредка осветляющий и разряжающий свои полутона, лишал возможности разобраться в этом вопросе.

Но, несмотря на серую хмарь, человек все равно знал, что наступило утро. За долгие годы он научился различать такие нюансы. Утро имело свой особый аромат – свежий, побуждающий к действию, а редкие розоватые всполохи на горизонте, словно размытые, разбавленные до предела неумелым художником, казались ему невообразимо яркими и прекрасными.

Вечер был другим – с более тяжелым, сырым воздухом, с клубящимися возле ног дымными клочками вечного тумана, слегка отдававшего запахом мокрой древесины и лежалой травы. Белесая густая дымка присутствовала, конечно, и в начале дня, но то скорее было легкое касание позднего осеннего духа, незначительные остатки богатого ночного пиршества, быстро растворяющиеся к полудню. Вечером же, она не стеснялась плотно окутывать улицы своей паутиной, сплетая в густой черноте замысловатые призрачные лабиринты. Это могло бы показаться романтичным, даже красивым, если бы не жесткий холод, пробирающий до костей, и не такое же нескончаемое, беспросветное, леденящее душу одиночество.

Человек стоял и смотрел на ровный рисунок городских улиц, теряющихся за темными крышами домов. Все здесь было мрачным. Сегодня даже вид нежной золотистой полоски у горизонта не спасал от тоски. Только беззаботный ветер почти весело делал свою уборку, сгребая мокрую листву в опрятные кучки по краям дороги.

Человек громко вздохнул, представив, каким этот город, должно быть, был раньше. Но перед глазами почему-то возникал не сам город, а лишь его изображения – красочные мозаичные картинки. Они яркой вспышкой промелькнули в сознании и погасли, оставив после ощущения потери. Он закрыл глаза и постарался снова вызвать их перед собой.

Вот городская площадь, заполненная разношёрстой яркой толпой, громко смеющейся, а то и переругивающейся в ожидании чего-то значительного, например, представления заезжих артистов; солнце высоко стоит над горизонтом, освещая буйную зелень молодых пушистых деревьев, горделиво возвышающихся по краям аллей, и праздничную россыпь цветов, фигурно высаженных на клумбах вдоль домов или просто разбросанных отдельными мазками в густой летней траве; хор голосов, сливающихся в одну большую волну, разносится далеко вокруг, ему вторят другие звуки: где-то кричит петух, плачет ребенок, лают собаки – и все они вплетаются в общую картину, заполняя собой белые пятна, позволяя ей стать по-настоящему живой, такой, в которую можно захотеть окунуться вместе с головой, как ныряют в освежающий прохладный ручей после утомительного жаркого дня.

Ему вдруг стало нестерпимо грустно и одиноко, как в самом начале. Он распахнул решетчатое окно и позволил холодному воздуху ворваться внутрь помещения, постоял еще несколько минут, почти не чувствуя обжигающего холода, и пошел дальше.

Благородные лица, полные спокойствия и скуки смотрели ему вслед немигающими восковыми взглядами со старых картин, украшающих некогда роскошную галерею. А он неторопливо шел, немного загребая своими большими грубыми ботинками, покачиваясь, словно во сне, и вспоминал.

ГЛАВА 3

Когда-то и мы все умели летать

Солнце медленно скрывалось за горизонтом. На маленький городок ложился тихий летний вечер.