Увязая в песке, курбаши неторопливо двинулся вдоль лагеря. Вскоре остановился, движением руки подозвал телохранителей, приказал:

— Разбудить штаб!

Через несколько минут у курбаши собрались начальник разведки франтоватый Аулиахан-тюря, грузный Половцев, высокий и чуть сутуловатый Ситняковский, Ненсберг... Половцев и Ситняковский надели поверх офицерских кителей халаты и на головы — мохнатые бараньи папахи. Подпоясались бельбогами — пестрыми ручной вышивки платками — и ничем не выделялись среди узбеков и киргизов.

Совещались недолго.

— Поднять джигитов! — распорядился Курширмат. Раздался резкий гортанный крик. Он, как хлыст, стегнул по спящим. Курширмату и его свите подали лошадей. Джигиты из личной сотни свернули палатку, ковры и кошмы, погрузили на лошадей обоза.

Басмачи разбились на отряды. Лошадей держали под уздцы. Вперед сотен вышли юзбаши[3].

— Алла, иль алла, Магомет расуль Алла! — раздался протяжный голос, призывающий правоверных на молитву. — Нет бога, кроме бога...

Все повернулись лицом к Мекке, опустились на колени, бормоча строки из корана, трижды коснулись лбами холодного, за ночь ставшего плотным песка, провели ладонями по неумытым лицам...

Аулиахан-тюря выслал вперед дозоры. Конники ускакали. Через несколько минут Курширмат легко, не опираясь о стремя, бросил свое сухощавое крепкое тело в седло. Вперед выехал знаменосец, за ним часть телохранителей, потом эмир ляшкар баши со штабом, опять телохранители и уже за ними — сотня за сотней басмачи.

Перед рассветом со стороны далекой Сырдарьи подул ветер. Поднялась соленая пыль. Заржали, замотали головами кони, укрыли рты и носы поясными платками, полами халатов джигиты. Но пыль проникала через ткань и шерсть. Последние сотни двигались, скрытые завесой пыли. Постепенно отряд перестроился, пошел развернутым фронтом через барханы и солончаки. Поднялось нежаркое, огромное солнце, кроваво-красного цвета. Вот оно на мгновенье остановилось на линии горизонта, как огромный медный поднос, и покатилось вверх, становясь золотистее, ярче и горячее.

Топот сотен копыт и ржанье коней услышали джайраны. Тонконогие животные секунду-другую разглядывали поднявшуюся над горизонтом пыль. В круглых агатовых глазах их отразился испуг. Над стадом раздался тихий свист — сигнал вожака, и оно ринулось к далеким холмам. Суслики, черепахи и змеи прятались в норы, заслышав топот и бряцанье оружия.

Прошло несколько часов. Теперь солнце палило нещадно. Песчаные барханы кончились давно. Ехали степью, покрытой верблюжьей колючкой, по берегам высохших саев[4], заросших тростником и пожелтевшей травой. Усталые кони часто останавливались, тяжело поводили боками. Люди облизывали опухшими языками сухие потрескавшиеся губы. С надеждой всматривались в даль.

Раньше, чем увидели зелень оазиса, напали на малонаезженную тропу. Это была даже не тропа, а широкая, уходящая вправо и вперед полоса как бы подметенной земли. Такой след оставляют снопы длинного камыша, привязанные по бокам лошади или осла.

Отряд спешился. По широкому следу выслали дозор. Прошло около трех томительных часов, когда разведчики вернулись и доложили, что верстах в семи — кишлак. Шесть кибиток. Кызыл аскеров[5] нет. Дальше, километрах в трех, — кишлак побольше. Там старая мечеть и большой мазар[6]. Есть колодцы. Вода — рукой достать. Чуть соленая, но пить можно...

— Вперед! — скомандовал Курширмат. Повернувшись к Аулиахану, приказал: — Пошли своих в обход. Никого не выпускать из кишлаков!

Выполнить приказ курбаши охотно вызвался Камчибек Ильбигиев — адъютант начальника разведки, или, как его звали далеко не все, Борис Гнилицкий. Причем и то, и другое имя ему, собственно, не принадлежало: первое он присвоил себе сам, а второе ему дал приемный отец, богатый крестьянин — поселенец села Воздвиженского Андижанского уезда Василий Гнилицкий. Он подобрал мальчонку на дороге, около трупа матери — безвестной нищенки, усыновил его, окрестил в православную веру. Мальчик окончил сельскую школу, потом служил счетоводом в сельском кредитном товариществе. Борис-Камчибек отлично знал русский язык. Вместе с приемным отцом воевал он в частях крестьянской контрреволюционной армии Монстрова и после разгрома ее ушел сперва к Мадаминбеку, а позднее — к Курширмату.

Рослый, широкоплечий, темнокожий почти до черноты, отличный наездник, он быстро завоевал расположение Аулиахана-тюря. Лучшей аттестацией ему было знание русского языка, о чем не догадывались, между прочим, ни Половцев, ни Ситняковский, ни другие русские, попадавшие в банду Курширмата. Он негласно наблюдал за каждым русским, подслушивал их разговоры и часто приносил важные сведения.

Ильбигиев во главе двух десятков басмачей из личной охраны Курширмата ушел вперед, подхлестывая камчами усталых лошадей, часом позже вступила в кишлаки банда.

По приказу эмира ляшкар баши проверили оружие, подсчитали патроны, напоили коней и напились сами.

Армия Курширмата вооружена русскими трехлинейками, французскими, английскими и немецкими винтовками, «берданами», кое у кого из сотских и у джигитов из личной охраны были маузеры, пистолеты. Все виды оружия самые разнокалиберные, добыть к ним не только достаточное, но хотя бы минимальное количество патронов было не так-то просто. Правда, в армии главнокомандующего войска ислама имелась своя походная мастерская, в которой мастера-чехи из военнопленных отливали пули и перезаряжали стреляные гильзы, но патроны получались плохие, да и делали их мало.

Курширмат со своим «двором» отдыхал в затененной комнате одного из домов. Вокруг — за низким дувалом — расположились телохранители.

Сотня за сотней, выслав вперед дозоры, выезжала из неприветливого, голодного, палимого зноем кишлака туда, где виднелась на горизонте кромка зелени. Достигнув первого селения, отряды дальше двинулись разными дорогами: небольшой отряд меньше заметен, ему легче уйти, рассредоточиться в случае встречи с противником, легче прокормиться. Хитрая одноглазая лиса не очень опасалась встречи с красноармейскими частями.

К лету двадцатого года Красная Армия прочно овладела крупными городами долины и контролировала железную дорогу. Малочисленные гарнизоны ее стояли во многих районных центрах. В отдаленных же кишлаках полновластными хозяевами были басмаческие банды, подчиненные Курширмату или действовавшие самостоятельно.

Курширмат вел «войско» в свою вотчину — кишлак Гарбуа, расположенный недалеко от большой дороги Маргилан-Ташлак-Кува. Оттуда он рассчитывал совершать вылазки на богатый Маргилан, железнодорожные станции, соседние кишлаки. Он ждал помощи из-за рубежа. Патронов оставалось на один-два боя.

Глава II

ПРЕДАТЕЛЬСТВО ТУЙЧИБЕКА

За короткой, как рукопашная схватка, весной наступило знойное лето. На непаханных полях выгорали под знойным солнцем сорные травы.

По агентурным данным разведотдела, банда Курширмата после бегства через пески Ха Дервиш отсиделась по кишлакам вокруг Маргилана и Ташлака и вышла к Вуадилю.

— Курширмат хочет прорваться в район Шахимардана, — сообщил начальник разведывательного отдела Ферганского фронта Ушаров членам штаба. — В Вуадиле к нему присоединится брат Нурмат.

—