Курширмат подался в горы в сторону кишлаков Охра и Шахимардан. Он должен был по пути натолкнуться на отряд Туйчибека и попасть в ловушку.

Жестокий семичасовой бой затих. Мы подобрали раненых и убитых, отправив их под надежным конвоем на арбах в Скобелев. Все ждали, когда загремит новая битва в ущелье, но горы безмолвствовали. Почему Туйчибек не навязал бой бежавшим в панике басмачам? Прошел час, другой. Надо было возвращаться в Вуадиль. Три наших эскадрона были бессильны преследовать почти трехтысячную банду Курширмата.

Тишина наступила необычная. Только Шахимардан-сай шумел и бурлил, катил валуны и гальку в долину.

Вскоре наши дозоры пропустили из ущелья небольшой отряд. Это был разъезд, высланный Туйчибеком ко мне для связи. У каждого джигита на левом рукаве имелась красная повязка. Они привезли мне записку, нацарапанную довольно неразборчивыми каракулями. Туйчибек сообщал, что бой в ущелье окончился. Басмачи отступили в сторону Охры. Дорога на Шахимардан свободна. Он приглашал меня на плов.

Я направил красноармейцев на отдых в Вуадиль, послал донесение в Скобелев и выехал с полуэскадроном на свидание к Туйчибеку.

Мы шли рысью каменистой дорогой над Шахимардан-саем. Звуки копыт заглушались неумолчным гулом потока.

Курбаши выехал мне навстречу в сопровождении нескольких джигитов. Приблизившись, соскочил с лошади, взял левой рукой под уздцы моего коня и, прижимая правую к сердцу, справился о моем здоровье.

— Будь дорогим гостем в моем временном жилище, — пригласил он.

Туйчибека я встречал раньше в Скобелеве, в штабе Ферганского фронта. Доводилось мне бывать и в походах вместе с его отрядом. Ему было лет тридцать. Запоминались каждому его голубые глаза и русая борода. Был он высок, проворен и ловок. Ходил в шелковом полосатом халате, туго подпоясанном пестрым бельбогом, в белоснежной чалме.

Штаб Туйчибека помещался под горой в небольшой пастушеской хижине, огороженной дувалом из обкатанных булыжников.

В дымной комнате, куда меня ввели, на полу, устланном коврами, сидели несколько джигитов. Они поспешно встали нам навстречу.

Подали традиционный плов.

— Вина нет, — сказал Туйчибек, — но в бурдюках найдется пенистый кумыс.

От холодного кумыса отдавало кислой кожей, шерстью и еще чем-то, может травами высокогорных пастбищ, где паслись кобылицы. Туйчибек снял поясной платок, распахнул шелковый полосатый халат. Саблю в серебряных червленых кавказскими горцами ножнах положил за спину. Он сам нарезал большим ножом мясо, уложил кусочки поверх риса, самую большую кость предложил мне — почетному гостю.

В помещении было сумрачно, свет проникал лишь через маленькое без стекла оконце и низкую дверь. Я обратил внимание на левую руку Туйчи: на безымянном пальце раз и другой сверкнул голубыми искрами большой камень.

«А ведь раньше Туйчи не носил колец и перстней», — подумал я. На какое-то мгновенье мне показалось, что я уже видел на другой руке такой же большой бриллиант. От этих мыслей меня отвлек радушный хозяин:

— Как прошел этот славный бой? — спросил он. — Курширмат бежал от вас так, точно за ним гнались горные духи... Надеюсь, потери не велики...

— У меня восемнадцать человек убитых и раненых, — сказал я. — У врага много больше.

Я уже хотел, было, спросить Туйчи, как это он умудрился выпустить из ущелья Курширмата, но вдруг страшное подозрение пришло на ум: «Туйчибек умышленно выпустил банду Курширмата. Он предатель! И этот перстень, ну конечно же знаменитый бриллиант Мадамина, доставшийся Курширмату после вероломного его убийства».

Я невольно поглядел на левую руку Туйчибека, лежавшую на колене. Он перехватил мой взгляд, насупился и перевернул перстень на пальце камнем вниз.

— А мне не повезло, — вздохнул Туйчибек. — Я не ожидал, что Курширмат так быстро бросится в горы, и не успел вывести своих храбрецов ему наперерез. — И, сокрушенно покачав головой, добавил смиренно: — На все воля аллаха...

— Да... — откликнулся я. — Если бы ваши джигиты подоспели — мы бы смогли задержать главные силы Курширмата в ущелье до подхода подкрепления и разбили бы их.

Он выслушал укор, еще больше насупился, но промолчал. Мы говорили по-узбекски, приближенные Туйчибека внимательно слушали нашу беседу. При последних моих словах за дастарханом[7] воцарилась напряженная тишина. Сотрапезники перестали жевать и пить, точно ожидая чего-то. Тишину нарушил главарь. Он шумно вздохнул и промолвил:

— Курширмат промчался по ущелью, как сель. Он бы смял и растоптал моих джигитов раньше, чем вы подоспели со своими храбрыми аскерами... Но я все равно встал бы на его пути и выполнил приказ командования, если бы не опоздал!.. Я правильно говорю? — обратился он к молчаливым сотрапезникам. Те закивали головами.

И все-таки я не мог не думать о бриллиантовом перстне, оказавшемся на руке Туйчибека. Именно сейчас, после того, как Курширмат, последний его владелец, ушел без боя на Шахимардан, у Туйчибека оказался перстень.

Надо было уходить, пока цел, из логова предателя. Но выпустит ли меня Туйчибек? Вряд ли, если поймет, что вероломство его разгадано. Единственное, что могло остановить басмача, это боязнь оказаться запертым в ущелье между частями Красной армии и бандой Курширмата. Курширмат не упустит случая не только вернуть бриллиант, но и надеть голову изменника газавата на пику.

Туйчибек не задержал меня. Он даже не проявил должного и принятого среди узбеков гостеприимства: не попытался уговорить посидеть еще за дастарханом. Он был задумчив и явно чем-то удручен.

Когда я поднялся, Туйчибек живо вскочил с ковра, вышел из темной каморки впереди меня и приказал подать коня гостю. Мои бойцы уже успели поесть плова и выпить кумыса.

Через несколько минут мы покинули ставку предателя. День клонился к вечеру. Солнце уже скрылось за горным кряжем, и только снежные вершины дальних хребтов холодно сверкали в его лучах. Узкая каменистая дорога то взбегала вверх и жалась к отвесным кручам, то спускалась к Шахимардан-саю. Кавалькада перешла речку вброд. Сумерки сгущались, и чувство беспокойства и неосознанной опасности, нависшей над небольшим отрядом, не покидало меня всю дорогу.

В Вуадиле меня ждал приказ вернуться с эскадроном курсантов в Скобелев.

На следующее утро я доложил командованию об итогах боя, о том, что Туйчибек не успел со своим отрядом преградить путь отступающему Курширмату и фактически сорвал так хорошо начавшуюся операцию по окружению и разгрому основных сил курширматовского войска.

Константин Казимирович Ходаровский — начальник штаба фронта сидел за столом командующего Веревкина-Рохальского и стенографировал весь разговор. Привычка старого генштабиста русской армии, которой он не изменил в Красной гвардии. От старой службы у него сохранился еще