Барон пренебрежительно фыркнул.

— О да, у тебя ум! Ленора, была бы ты умна, не крутила бы хвостом, а держалась за богача Лисовского.

— И что Лисовский? Разве он единственный богач в Российской империи? Здесь, в Петербурге, и почище женихи имеются. Ну, скажем, — Элеонора слегка сощурила томные голубые глаза, — мой незабвенный Владимир Нелидов.

Юлий Карлович выпрямился.

— Ты в своем уме? — с расстановкой произнес он.

Элеонора цинично усмехнулась.

— Ну зачем же так сразу? Я навела справки и узнала, что он не женат. Шикарный особняк на Мойке, сто двадцать тысяч годового дохода. Вот это сила! Знала бы я это шесть лет назад, когда мы с ним… Впрочем, тогда был жив его отец, противный самодур екатерининской закваски. Я боялась, что он лишит Владимира наследства. Хотя, наверное, зря. Все-таки единственный сын. Покапризничал бы старичок, да и простил… Ах, как же я была глупа!

— А теперь, значит, поумнела, — с усмешкой заключил барон. — Ну что ж, попробуй. Закинь невод… авось и впрямь поймаешь рыбку. Но все-таки, сестра, советую придержать капитал. Оставь тысяч тридцать на зиму, а остальное позволь мне положить в банк под проценты.

— Ни… за… что, — с милой улыбкой, но твердо отчеканила Элеонора. — Этих тридцати тысяч мне никак не может хватить на сезон, а стало быть, говорить не о чем.

— Что ж, дело хозяйское, — сухо промолвил Вульф. — Ладно, Ленора, ты устраивайся потихоньку, а я — спать. Тебе завтра бездельничать, а мне — на службу.

Следующее утро Иван Вельский против обыкновения провел дома. Словно полководец накануне решающего сражения, он все ходил по кабинету, размахивая трубкой и с нетерпением дожидаясь, когда родители разъедутся. Наконец отец отправился в Английский клуб, а матушка — по своим любимым модным лавкам. Тогда Иван решительно затушил трубку и бросился в комнату сестры.

— Одевайся быстрее, Полетт, едем! — прокричал он, застегивая на ходу офицерский плащ. — Два часа дня. Этот мерзавец должен быть в Летнем саду или на Невском.

Десять минут спустя Полина стояла на крыльце. Экипаж был уже подан — все тот же щегольский фаэтон с откидным верхом, в котором Иван давеча примчался домой. Он был великолепен: приглушенно-желтого, осеннего, цвета, с мягкими сиденьями, обитыми голубым бархатом, с роскошной золоченой сбруей. В тон экипажу была пара прелестных рыжих лошадок. Молодые, сильные, резвые, они нетерпеливо перебирали копытами. «Солнечная колесница Феба», — восторженно подумала Полина, усаживаясь в фаэтон.

Иван запрыгнул следом, и экипаж понесся по набережной.

— К Летнему саду, — прокричал Иван. — А там поглядим, куда дальше.

Удобно устроившись, Полина принялась с интересом смотреть по сторонам. Все ей казалось новым, все привлекало, восхищало и очаровывало. И в то же время проносившиеся мимо столичные пейзажи были до боли родными и знакомыми, только полузабытыми. Последние пять лет Полина провела в пансионе для благородных девиц. Занятые светскими развлечениями родители не забирали ее даже на лето. И хотя Полине прекрасно жилось в пансионе, где с ней нянчились, словно с какой-нибудь принцессой, она очень скучала. Не по родным и даже не по дому, а по любимому городу.

И вот ее, наконец, забрали из пансиона и привезли в Петербург. И целый месяц продержали взаперти, изредка вывозя на прогулки. Но так было принято, и Полина не возражала. Да и зачем устраивать бурю в стакане воды, когда все делалось для ее блага?

Между тем фаэтон уже оставил позади Зимний Дворец и несся к Летнему саду. Достав из горностаевой муфты крохотное зеркальце, Полина придирчиво оглядела себя. Сегодня на ней были элегантный редингот цвета морской волны и просторный капор из плотного шелка, прозванный светскими остряками кибиткой (его задняя часть неумеренно выдавалась назад и вверх). Капор украшали изогнутые белые перья, живописно трепетавшие на ветру, при взгляде на них Полина почувствовала, как у нее внутри тоже что-то затрепетало. От восторга, ощущения полноты жизни и… страха, что родители узнают о ее проделке и будут недовольны.

— Приехали! — громогласно объявил Иван, когда лошади встали перед высокими чугунными воротами. Затем проворно соскочил на мостовую и помог спуститься Полине. — Итак, вперед, на штурм вражеской цитадели!

Несмотря на позднюю осень, в саду было чудесно. Листья почти облетели, и белые мраморные статуи с трогательной сиротливостью маячил и между темными стволами. Пахло приятной осенней сыростью, легким морозцем и предстоящими зимними развлечениями.

Народу собралось довольно много, в основном — хлопотливые гувернантки с детьми и нарядно одетые дамы. На ближайшей к воротам скамейке сидел старик-шарманщик. Он негромко напевал:

Облетевшие листья по Летнему саду

Носит ветер — любовник красавицы Лето.

Отвечая улыбкой случайному взгляду,

Он грустит… И уносится чья-то карета.

Облака над водой проплывают устало.

Вальс окончен, и не станцевать контрданс.

Глупый ветер не знает, что счастья так мало.

Он печально поет этот невский романс.

Отыскав в кармане монетку, Полина опустила ее в кружку шарманщика. Ей вдруг сделалось грустно, сердце сжалось от тревожного предчувствия… Но задумываться было некогда, потому что Жан нетерпеливо тащил ее по усыпанной пожухлыми листьями садовой дорожке.

Брат с сестрой углубились в одну из аллей. Внезапно Иван придержал Полину за руку и толкнул за статую нимфы.

— Тихо, Полетт, тихо, Нелидов здесь, — прошептал он взволнованно. — Я только что его видел. Он стоит на боковой дорожке рядом с каким-то штатским.

Осторожно выглянув из укрытия, Полина увидела двух мужчин. Один из них, высокий худощавый брюнет со строгим лицом, был в офицерской шляпе с плюмажем и темно-зеленой накидке поверх ладно скроенного мундира. Другой, чуть пониже, блондин — в цилиндре и просторном плаще, отороченным шиншилловым мехом.

— Нелидов, надо полагать, высокий брюнет? — уточнила Полина.

— Он самый, — подтвердил Иван. — Ну что ж, попался, голубчик! Теперь ты от меня не уйдешь.

— Будем действовать, как договорились?

— Да. Погоди, сейчас, только дух переведу… Уф-ф, как я зол! Итак, вперед, сестренка, на штурм цитадели! — бодро повторил Иван понравившуюся ему фразу.

Подхватив Полину под руку, он с небрежным выражением на лице неспешно двинулся в направлении противника. Как было заранее условлено, они заговорили о театре.

— Кстати, Жан, ты слышал, что кузина Катрин на днях ездила в театр? — громко спросила Полина, будто продолжая начатый разговор. — Давали новый балет, и ей очень понравилась одна танцовщица. Кажется, Фонтанж, из французской труппы.

— Кто? Фонтанж? — с наигранным изумлением переспросил Иван. — Да помилуй, ma chere, она отвратительно танцует! Впрочем, я преувеличиваю: танцует она недурно, но ее фигура ужасна. Вообрази — танцовщица с кривыми ногами! Как тебе это нравится?