— Засасывает? — задумчиво переспросил Александр. — Что ж, тогда… ну ее ко всем чертям!

— Правильно, — согласился Владимир, решительно взмахнув рукой, будто отсекая остатки сомнений. — А теперь прекратим этот разговор и пойдем обедать.

— А потом, — с расстановкой произнес Зорич, весело подмигивая другу, — я повезу тебя к Шармеру, моему портному. И с завтрашнего дня займусь твоим обучением по части модных фраков и галстуков.

— По рукам, — улыбнулся Владимир.

Полина тревожилась напрасно: родители вернулись поздно и не узнали о ее проделках. А со следующего дня девушку так захватили хлопоты с примерками бальных нарядов, что она даже забросила своего любимого Вальтер Скотта. Да и какие тут книжки, когда долгожданное событие — первый бал — стремительно приближается?

В этот знаменательный день Полина встала позже обычного, и все равно время тянулось бесконечно. Наконец часы пробили семь и начались сборы. В бело-розовом будуаре Полины стояла тишина. Горничные переговаривались приглушенными голосами, их движения были необычайно осторожны, словно они боялись нарушить важность происходящего.

Сидя перед высоким трюмо в ажурной серебряной Раме, Полина старалась не смотреть в зеркало, пока ее сложная прическа не будет окончена. И только поминутно, с замирающим сердцем спрашивала, обращалась к своей любимой горничной:

— Ну что, Верочка? Как? Получается?

— Не тревожьтесь, барышня, вы будете краше всех, — приговаривала Вера.

К девяти часам все было закончено. Страшно волнуясь, Полина спустилась в парадную гостиную, где уже дожидались родители.

— Мое дорогое дитя! — воскликнул Юрий Петрович Вельский, вскакивая с кресла и устремляясь навстречу дочери. (Обычно он произносил эту фразу по-французски, но сейчас от волнения перешел на родной язык.) — Ты так прекрасна, что я не верю своим стариковским глазам. Да это вовсе и не наша малышка Полина, а какая-то незнакомая красавица, принцесса!

— Жорж, Жорж, осторожнее! — испуганно заверещала княгиня Дарья Степановна. — Зачем ты ее обнимаешь? Ты изомнешь платье! Повремени со своей нежностью, дай-ка я сперва на нее хорошенько посмотрю…

Велев мужу отойти от дочери, Дарья Степановна осмотрела ее с головы до ног зорким, придирчивым взглядом. Потом обошла вокруг, снова посмотрела спереди, еще раз обошла кругом.

— Ну, слава Богу, — с глубоким облегчением выдохнула она. — Кажется, мы все предусмотрели. Поленька выглядит отлично.

Лишь теперь Полина, наконец, отважилась на себя взглянуть. И зарделась от счастья. Платье из дорогого молочно-белого шелка подчеркивало все достоинства ее фигуры: осиную талию, в меру узкие плечи, небольшую, но соблазнительно налитую грудь. Пошито оно было по самому последнему писку моды. Талия не завышенная, как было модно еще недавно, а на своем естественном месте, плечи почти полностью открыты, на груди — нежные горизонтальные складочки, и с левой стороны, возле короткого пышного рукава — букетик ромашек и незабудок. На неширокой юбке колоколом — две пышных оборки с волнистым краем. Все такое милое, нежное, кукольно-воздушное.

Замысловатая модная прическа — тугие локоны на висках и высокий волосяной бант на макушке — тоже оказалась Полине к лицу. И украшавший прическу букетик, как на платье, тоже смотрелся чудесно. И пересекавшая лоб тонкая цепочка-фероньерка с каплевидной жемчужиной, и висячие сережки, и небольшое жемчужное ожерелье, и аккуратные голубые туфельки с ремешками — все, все, все!

— Венера, Диана, Флора, итальянская мадонна, — восхищенно приговаривал Юрий Петрович. — Ну, моя дорогая, ты сегодня превзошла саму себя. Я не сомневаюсь, что успех тебе обеспечен.

— Ах, Жорж, молчи ради Бога! Не то еще сглазишь, — сердито перебила княгиня. И, подойдя к дочери, заботливо расправила нежно-голубой атласный поясок ее платья. — Да, все хорошо, дорогая. Но все-таки, мне кажется, розы в прическе смотрелись бы лучше, — с легким сомнением заметила она.

— Нет-нет, маменька, — поспешно возразила Полина. — Не нужно роз, пусть остается так. Модистка советовала именно эти цветы, ей виднее.

— Ну, стало быть, все готово, и можно ехать. — Дарья Степановна посмотрела на часы. — Половина десятого. Не рано ли?

— Нет, ma chere, — возразил князь. — Как раз к десяти доедем.

— Лучше все же приехать попозже, когда соберется больше кавалеров…

— Маменька! — умоляюще воскликнула Полина. — Прошу вас, не надо об этом!

— Хорошо, хорошо, не буду, — с улыбкой промолвила княгиня. — И все же тебе не стоит бояться. У Жана много друзей, и все они охотно станут твоими кавалерами.

Перекрестившись на дорогу, Дарья Степановна велела служанкам нести бальные плащи, и двадцать минут спустя роскошная парадная карета князей Вельских неспешно двинулась со двора.

* * *

К восьми часам Владимир Нелидов был полностью одет, причесан и надушен — не приторным французским одеколоном, а благородно-сдержанным английским. Сегодня он в последний раз надел свою парадно-выходную офицерскую форму: белые панталоны и красный мундир с темно-синей отделкой и золотым шитьем. Грустно ему было смотреть на себя в зеркало. Но с каждым днем, по мере приближения отставки, в душе его словно ослабевала натянутая пружина.

Нелегкий выбор был сделан, путь назад отрезан, долг выполнен. И время, лучший лекарь, делало свое дело: тревожное, раздраженное состояние Владимира постепенно уходило. Он уже снова мог шутить и насмешничать. Он уже строил с Зоричем планы о поездке во Францию зимой, а затем в Англию, Шотландию… да куда угодно, лишь бы подальше от России. Разумеется, Владимир прекрасно понимал, что это будет бегство. Но… что он мог сделать? Его убеждения равно не позволяли ему поднять оружие и на царствующую фамилию, и на других.

А третьего пути не было. Ибо состарившийся до срока Александр Павлович давно отказался от своих прогрессивных планов по переустройству страны. А хотелось делу служить, хорошему, благому… Впрочем, Нелидов в свои неполные тридцать лет уже давно махнул на все рукой.

— «Служить бы рад, прислуживаться тошно», — весело напевал он строчки из недавно прочитанной комедии Грибоедова. Как вдруг, поднимаясь по лестнице на второй, парадный этаж особняка, изумленно остановился, услышав женский плач.

Плач доносился снизу, поэтому Владимир торопливо сбежал по ступенькам и прошел в небольшую гостиную, примыкавшую к апартаментам тетушки.

Возле окна стояла худощавая девушка в белоснежном бальном платьице с розовыми цветами. Владимир попытался вспомнить ее имя, но не смог. Он мало бывал дома и постоянно путал имена своих трех кузин, месяц назад поселившихся в его особняке, чтобы выезжать под присмотром тетушки в свет. Впрочем, это даже и не кузины были, а седьмая вода на киселе. Катрина, Алина и Надина — то есть Катенька, Сашенька и Наденька. Но тетушка Софья Гавриловна почему-то обижалась, если Владимир называл ее подопечных русскими именами.