— Я только из школы пришел! — заныл Леха. — Что же, с одних занятий — на другие?

— Ой, а ты прямо переучился! — фыркнула Сима. — Иди-иди, открой хотя бы учебник…

И усмехнулась про себя, наблюдая, как сын потащился в свою комнату, тяжело передвигая ноги.

А Володьке надо врезать как следует. Конечно, морально. Своих детей не имеет и думает, будто воспитывать их ничего не стоит. Вот они и охмуряют мужика. Все трое. Пользуются его добротой.

Каждый раз, когда он идет в магазин, то оповещает на весь дом:

— Я иду за хлебом!

Тут же сразу прелестные детишки выглядывают из своих дверей и кричат вразнобой:

— Мне «Эм-эм-дэнс»! Мне «Дирол»! И фанту!

Хотя вздумай Сима послать кого-то из них в магазин, сразу окажется, что все ужасно заняты.

Правда, Валерия ничего ему не заказывает. Стесняется. Все-таки она уже взрослая. Как о себе говорит. В смысле совершеннолетняя. Она не кричит, как младшие, а просто смотрит своими серыми глазищами, как бы вперед и немного в сторону, и Володька сам ее спрашивает:

— Тебе тоже фанту?

— Фанту, — несколько помедлив для виду, соглашается Лера.

Ездят они на нем, фигурально говоря. Но Симе своего гражданского мужа Владимира Сумятина не жалко. Знал, на что шел. Несмотря на всю эту маету, в которой он уже почти год живет, Володя продолжает ее уговаривать:

— Ну давай поженимся. А то уже перед детьми неудобно.

Серафима его, честно говоря, не понимает. Свободных девчонок нет, что ли? Да любая к нему в койку кинется, едва он запоет в микрофон: «А белый лебедь на пруду качает павшую звезду…» Голос у Володьки прекрасный. Всем мужик вышел: и ростом, и статью. И вот даже голосом. Потому подруги завидуют: повезло Симе, у нее муж красивый, молодой… Еще одно везение, ко всем привычным остальным.

Не то чтобы Володька так уж молод. Всего на полтора года моложе Симы, но подруги любят говорить, что у Симы Назаровой муж моложе.

Все же в процессе выбора своей половины мужикам куда как легче. Он возьмет себе жену на двадцать лет старше, и никто ничего не скажет, а Серафиме из-за этих проклятых полутора лет чего только не приходится выслушивать!

Ну да ладно. По крайней мере она в любой момент может дать ему пинка под зад, тем более что один недостаток в этом со всех сторон положительном мужчине все же присутствует. Примерно раз в месяц — как бы и не алкоголик! — Володька напивается. В зюзю. Характер его тут же портится самым кардинальным образом. Он начинает говорить гадости, несмешно шутить и выводить ее из себя язвительными замечаниями, по большей части просто оскорбительными. Он сразу забывает, что живет у Серафимы на птичьих правах и вообще ей никто…

То, что копит в себе в течение трезвого периода, Володька вываливает на ее голову с претензиями и чуть ли не истерикой. Он припоминает обиды, дает странные интерпретации происходящему между ними и оповещает о том весь дом. Детям не запретишь, даже выгнав их в свои комнаты, не прислушиваться к Володькиным крикам.

И что интересно, в этот период его тяга к интиму ничуть не ослабевает. Даже в полубессознательном состоянии он всегда готов. И надолго. Просто феномен какой-то… Правда, в подпитии с настроениями Симы он не очень считается, и это раздражает ее больше всего.

От возмущения — оказывается, недовольство Володькой уже переполняет чащу ее терпения — она не заметила даже, как дернула ногой и тут же почувствовала, что на самом деле перелом — это не просто лафа: лежи себе и отдыхай. Это как лежачее наказание: лежи и терпи, даже если хочется зареветь. Народ не поймет. Чтобы Сима, оптимистка и сильная женщина, ревела?

Она вспомнила, как познакомилась с Владимиром Сумятиным. В компании на старый Новый год.

Привела Володьку Алла, его сослуживица, а он чего-то на Симу запал. Алла с горя напилась, Сима — вместе с ней, но поскольку была крепче, то кое-что помнила. И как Володька потащил ее в одну из комнат огромной дачи, где они как раз гуляли, и как потом, под утро, беспокойно пошевелился, и Сима проснулась, с усмешкой наблюдая, как мужик тщетно морщит лоб и оглядывается.

— Не помнишь, где ты? — спросила она. И назвала фамилию друзей.

— А ты кто? — глупо спросил он, и в другое время Сима могла бы обидеться, а тут чего-то развеселилась.

Веселье это не было весельем в чистом виде, потому что, как ни крути, поступила она не лучшим образом и, протрезвев, успела как следует себя изгрызть: можно подумать, что она не многодетная мать, а непорядочная особа на букву «ш».

Нарочно рявкнула ему в ухо:

— Серафима!

— В смысле ангел?

— Говорят, фея, — пошутила она.

Но он и тогда не сразу ее вспомнил. А когда вспомнил, тут же и облапил…

Что-то она забуксовала. Бог с ним, с Володькой. Живет, и ладно. Деньги домой приносит. По дому все делает, даже обед, когда Серафиме готовить не очень хочется. Особенно хорошо у него получается борщ. Володька варит большую, семилитровую кастрюлю, и Серафимино семейство ест его целых три дня. Причем борщ получается густым и наваристым — мяса Володька всегда кладет много, так что после него можно вполне обходиться без второго…

— Мама, к тебе тетя Вера.

В комнату заглянул ее младший, Кирилл, и его хитрая мордашка, как обычно, сияла таким лукавством, будто Кирка собирался осуществить некогда задуманную грандиозную аферу.

Пройдошистый парнишка. В третьем классе учится, а в своих ухватках не уступит и семикласснику. Чему же он так бурно радуется? Неужели Вера опять ему на мороженое дала? Умеет ее младший сын слезу прогнать. Небось наплел что-нибудь, мол, мама на больничном, а он не хочет у нее деньги брать, она и так мало получит. Вроде все остальные в ее семье скорее простодыры, а этот… Ну вот в кого такой мошенник уродился?

То есть в папочку, конечно. Ему Сима говорила:

— Кто тебя, Сеня, обманет, три дня не проживет!

— А лучше было бы, чтобы меня каждый мог обмануть? — хмыкал он.

— Нет, но уж со своими-то близкими мог бы и не хитрить.

— Если ты хитришь, то со всеми, невзирая на степень родства, — отшучивался он.

Она так и не могла смириться с этой его хитромудростью. Он обводил вокруг пальца всех окружающих. И Симу в том числе. Развести лохов — было его спортом. В разряд лохов попадали все, кто давал себя, по его определению, развести. А когда у человека нет ничего святого, станет ли он хорошим мужем, даже если он все «несет в семью». Сохранение супружеской верности для него такой же нонсенс, как честность…

В связи с этим она под особым контролем держала воспитание младшего сына. Не дай Бог, станет таким же, как папочка.

Новость о случившемся с Симой несчастье мгновенно облетела всех ее друзей, и теперь то один, то другой — в основном подруги — стали приходить, чтобы ее проведать. Хорошо, что не в один день. Наверное, им было непривычно видеть неусидчивую и энергичную Серафиму лежащей. С одной стороны, непривычно, а с другой — удобно. Теперь она могла лежать и выслушивать каждого приходящего, прилежно отвечавшего на ее же вопросы: