Вставила ключ в замок, помедлила. За несколько недель после отъезда Калеба я возненавидела тишину, воцарившуюся в квартире. Мне не хватало безобидного беспорядка, было противно смотреть на лежащие на местах вещи. В гостиной я давно не спотыкалась о кроссовки Калеба с раскинутыми в стороны шнурками — словно тоненькими ручками. В ванной больше не стояли чашки с недопитым кофе, из диванных подушек не выглядывали зачитанные до дыр книги, радиоприемник с таймером не исполнял классический рок для пустой спальни. Я ощущала отсутствие Калеба по исчезновению мелких раздражителей, и они бередили мне душу при каждом возвращении домой.

Однако сейчас, когда моя рука с ключом дрожала, а в голове стучало имя отца, я порадовалась уединению. Мне оно было нужно.

Я бросила покупки у двери, позволив вегетарианским гамбургерам медленно размораживаться на полу, и поспешила к ноутбуку. Непослушными пальцами ввела в строку поиска имя отца. Когда увидела результат, к горлу подступил ком. Множество страниц, неимоверный парад из новостных заметок, авторских статей и публикаций в блоге — все датированы последними двумя неделями. Я перешла по первой ссылке. Вот он, подкаст.

Слова «Пересмотр дела: убийство Чака Бурмана» были выведены жирными красными буквами поверх размытой черно-белой фотографии отца. Он использовал этот снимок для работы и выглядел здесь не столько преподавателем колледжа, сколько карикатурой на него: твидовый пиджак, перекошенные очки, густая черная борода. Едва заметный огонек в отцовских глазах окончательно лишил меня сил.

«Папочка…»

Я резко захлопнула ноутбук и спрятала его под кипой журналов. Дышать стало легче: теперь на меня смотрела лишь Ким Кардашьян; смотрела с обложки бульварной газеты, которую я, к своему стыду, купила недавно в ожидании поезда — очередное доказательство того, как мне плохо без Калеба.

Кузина Эллен не ответила на звонок, и я оставила голосовое сообщение с требованием рассказать, что ей известно о подкасте. Двадцать минут просидела на диване, заклиная телефон позвонить, и наконец сдалась. Стала искать себе занятие, чтобы отвлечься: разобрала покупки; вытерла лужу, оставленную на пороге гамбургерами; набрала ванну, не стала ее принимать и спустила воду; начала красить ногти на ногах в мрачный темно-фиолетовый цвет, но бросила после третьего ногтя.

Помогло красное вино. Только влив в себя большой бокал, я сумела кое-как успокоиться и вернуться к сайту с подкастом. Я вновь наполнила бокал и отодвинула журналы. С опаской открыла ноутбук.

Сайт никуда не делся, он по-прежнему рекламировал подкаст, обещающий «пересмотреть» папино убийство. Я озадаченно нахмурилась. Что тут пересматривать? Уоррен Кейв убил моего отца, был признан виновным и сейчас отбывает наказание. Как эта Поппи Парнелл, чье имя вызывает ассоциации с тряпичной куклой, а не с криминальным журналистом, умудрилась сочинить целый сериал?.. Подтрунивая над собой, я подвела курсор к кнопке «Загрузить сейчас» возле первой из двух выложенных серий. Осмелюсь ли я запустить видео? Я в нерешительности покусала губы, сделала еще глоток вина для храбрости и нажала.

Эллен позвонила, как только закончилась загрузка первой серии. Охваченная нездоровым возбуждением, я чуть не сбросила звонок — так хотелось послушать подкаст.

— Эллен?

— Не слушай подкаст.

Я шумно выдохнула — даже не заметила, когда задержала дыхание.

— Там что-то плохое?

— Там сплошной бред. Бред, из которого хотят сделать сенсацию. Вашу семейную трагедию эта псевдожурналистка превратила в шоу. Мерзко. Питер уже изучает, нельзя ли ее засудить — за дискредитацию, или клевету, или как там правильно. Он юрист, он выяснит.

— Серьезно? Думаешь, он может все остановить?

— Питер может достичь успеха во всем, за что берется.

— Например, жениться на женщине, которая младше его в два раза?

— Нашла время для шуток, Джози, — с усмешкой упрекнула Эллен.

— И то верно. Это от нервов. Поблагодари, пожалуйста, своего почтенного супруга за помощь.

— Как только что-то выясню, сразу сообщу. Ты как?

— Ну, во-первых, было не очень приятно узнать обо всем случайно, из разговора каких-то подростков в поезде. Почему ты мне не рассказала?

— Я думала, рассказывать не понадобится. Надеялась, само утихнет, но у Америки явно страсть к таким беспринципным, сенсационным искажениям правды.

— Просто в голове не укладывается. Что мне делать?

— Ничего, — твердо заявила Эллен. — Питер контролирует ситуацию. Да она и сама скоро рассосется. Много ли можно «пересмотреть» в деле, где все очевидно?

* * *

Несмотря на решительное предупреждение Эллен — не слушай подкаст! — меня тянуло к ноутбуку, как тянет отковыривать корочку на заживающей ране или дергать заусеницу, пока не пойдет кровь. Я понимала, что ничем хорошим прослушивание не кончится, но хотела — нет, жаждала — выяснить, о чем говорит эта дамочка, Поппи Парнелл. Как она оправдывает «пересмотр» убийства моего отца? Откуда у нее материала на целый сериал? Я могла бы выразить суть дела всего одним предложением: Уоррен Кейв убил Чака Бурмана. Точка.

Я подлила себе вина и снова заскучала по Калебу. Мне безумно не хватало его больших теплых рук, его ласковых заверений — все уладится. Пусть бы он сейчас заварил чай и включил дурацкое телешоу про беззубых алкоголиков. Будь Калеб дома, я чувствовала бы себя спокойно и в безопасности, а не глотала бы в одиночестве вино в темной квартире, охваченная ужасом.

Однако в глубине души я испытывала облегчение. Даже мысль о том, чтобы рассказать Калебу о подкасте — а значит, и признаться в собственной лжи, — нагоняла на меня жуткий страх. Я отчаянно надеялась, что Эллен права, и подкаст сойдет на нет сам по себе еще до возвращения Калеба из Африки.

Подкаст я не слушала, зато всю ночь, как одержимая, искала в «Гугле» Поппи Парнелл. Ей было чуть за тридцать — можно сказать, моя ровесница, всего на два-три года старше. Уроженка Среднего Запада, как и я. Закончила Северо-Западный университет, получила диплом журналиста. Одно время вела популярный криминальный сайт; была автором множества статей для литературного журнала «Атлантик» и еженедельника «Нью-Йоркер». Исчерпав эту тему, я перешла к изображениям. Поппи Парнелл оказалась худой рыжеватой блондинкой с угловатыми чертами лица и широко распахнутыми, изумленными глазами — ее внешность не соответствовала общепринятым канонам телевизионной красоты, но была слишком хороша для радио. На большинстве фотографий Поппи носила большие, не по размеру, пиджаки и стояла, чуть подавшись вперед, приоткрыв рот и вскинув руку. В далеком прошлом мы с Поппи наверняка бы подружились.

Я сердито посмотрела на ее улыбающееся лицо и вылила остатки вина в стакан. Протянула руку к крышке ноутбука — захлопнуть, но что-то меня удержало. Подкаст по-прежнему был открыт в другой вкладке.

«Папочка…»

Проклиная себя и Поппи Парнелл, я включила видео.