и среди каракитаев было немало несториан, и какой-либо каракитайский военачальник-христианин мог превратиться в царя-священника Иоанна, пока весть о нем шла от берегов Сыр-Дарьи к берегам Леха и Изара[7].

Не мудрено, что и Чингисхана признали пресвитером Иоанном, хотя не кто иной, как Чингисхан, в 1203 г. разорил кочевое княжество кереитов. Но и в таборах Чингисхана несториане играли значительную роль. Племянница разгромленного Чингисханом ван-хана несторианка Соргахтани-беки была женой младшего сына Чингисхана Тулуя, матерью двух великих ханов (Мункэ и Хубилая) и завоевателя Ирака Хулагу. При Гуюке и Мункэ несториане занимали видные посты в каракорумских канцеляриях и на них часто возлагались ответственные дипломатические поручения. Но ни великие ханы, ни ханы улусов христианства не исповедовали, да и вообще в своей деятельности они менее всего руководствовались религиозными мотивами.

Как раз накануне похода Бату в Рим поступили сведения о мнимой приверженности монгольских государей христианству. В Сирии и Палестине, во владениях, завоеванных в конце XI и XII в. крестоносцами, сведения о странах азиатского Востока собирали монахи различных орденов. В 30-х годах XIII в. они установили контакт с патриархами несторианской и якобитской церквей[8].

Оба патриарха, сидя в своих месопотамских резиденциях, получали донесения от несториан и якобитов восточных стран и кое-какой информацией поделились с агентами Рима. Некто Филипп, приор провинции Святой земли доминиканского ордена, принимая желаемое за действительное, отписал в Рим, что христианство господствует везде на монгольском Востоке[9].

Хотя еще в конце 30-х годов XIII в. папская курия располагала не только весьма неутешительными сообщениями царицы Рассудан, исмаилитских послов и султана Ала ад-дина Кей-Кубада, но и тревожными сведениями из венгерских источников (венгерские миссионеры успели до вторжения Бату побывать на Волге и в Предкавказье)[10], в Риме решено было завязать сношения с монголами и послать к ним с разведывательными целями специальные миссии.

Подготовка к этим миссиям началась в январе — феврале 1245 г. и шла в Лионе, куда в декабре 1244 г. прибыл с огромной свитой папа Иннокентий IV и где летом 1245 г. был созван собор, который лишил престола Фридриха II Гогенштауфена. И эти и все последующие миссии к монголам осуществлялись представителями двух новых духовных орденов — доминиканского и францисканского, основанных в 1216 и 1223 гг.

Миссия Плано Карпини. Самое важное поручение возложено было папой на францисканца Джованни Плано Карпини, итальянца родом, сподвижника основателя ордена Франциска Ассизского[11]. Ему Иннокентий IV вручил датированное 13 марта 1245 г. письмо “царю и народу тартарскому”. Письмо выдержано было в чрезвычайно обтекаемых тонах. Папа слегка журил адресата за разорение завоеванных им земель и ратовал за мирные отношения и сердечное согласие. В другом письме (неизвестно, послано ли оно было с Плано Карпини) пала убеждал “царя тартар” перейти в истинную, т. е. католическую, веру. Имя этого “царя” не было названо, что и понятно: кто правит всеми “тартарами”, папа не знал. В 1245 г. преемник великого хана Угедея не был еще избран. Скорее всего папа обращался не к великому хану, а к Бату, о чем свидетельствует маршрут путешествия Плано Карпини[12]. Выйдя 16 апреля 1246 г. из Лиона, Плано Карпини через немецкие земли, Польшу (во Вроцлаве к нему присоединился польский монах-францисканец Бенедикт) и Киев проследовал в ставку Бату (Старый Сарай, или Сарай Бату).

Бату не принял папского письма и отправил Плано Карпини в Монголию через Хорезм, Семиречье и Тарбагатай. Летом 1246 г. Плано Карпини прибыл в Каракорум, где был свидетелем избрания в великие ханы Гуюка. 13 ноября 1246 г. с письмом Гуюка папе Плано Карпини отправился в обратный путь, летом 1247 г. добрался до Киева, а осенью возвратился в Лион.

С дипломатической точки зрения миссия Плано Карпини была бесплодной. Гуюк, самый грубый из всех преемников Чингисхана, оставил без внимания осторожные авансы папы и в письме к нему (подлинник этого документа на персидском языке обнаружен в ватиканских архивах только в 1920 г.) потребовал от папы и христианских государей Запада изъявления полной покорности, не поскупившись при этом на весьма недвусмысленные угрозы. В ответ же на призыв папы креститься Гуюк обрушился с упреками на христианских властителей, которые имели дерзость оказать сопротивление монголам, и поставил под сомнение право папы говорить от имени бога[13].

Тем не менее миссия Плано Карпини оказалась исключительно плодотворной. Его отчет Иннокентию IV о путешествии в ставку Великого хана содержал ценнейшие сведения о монголах: Плано Карпини описал особенности государственного устройства монгольской империи, обычаи и нравы монголов, их военное искусство и способы управления завоеванными территориями. Хотя и после путешествия Плано Карпини миф о пресвитере Иоанне не утратил своего обаяния, на Западе куда меньше надежд стали возлагать на прохристианские симпатии монголов, которые, как это выяснил посланец папы, оказались не христианами, а язычниками-шаманистами. “История монголов” Плано Карпини в XIII в. пользовалась не меньшим успехом, чем письма Колумба в эпоху первых открытий в Новом Свете. Еще в ту пору, когда Плано Карпини работал над своим отчетом, нетерпеливые читатели сняли с этого незаконченного сочинения копии, которые впоследствии ходили по Европе наряду с полными списками “Истории монголов”[14].

Миссии Лонжюмо и Асцелина. Одновременно с Плано Карпини, в марте или апреле 1245 г., Иннокентий IV направил две миссии в юго-западную часть монгольской империи — в Закавказье и Иран. Это были миссии доминиканцев француза Андре де Лонжюмо и итальянца (ломбардца) Асцелина. Лонжюмо долгое время провел во владениях крестоносцев в Сирии и Палестине, выполняя доверительные поручения французского короля Людовика IX. Он владел арабским и “халдейским” языками (халдейским тогда называли иногда сирийский, иногда персидский язык). Лонжюмо из Акки, гавани-крепости Иерусалимского королевства, проследовал в Алеппо и Мосул, где вел переговоры с якобитами, а затем направился в Тебриз. Там он встретился с видным несторианским церковным и политическим деятелем Симеоном Раббан Атой, который был тесно связан с Каракорумом и ставкой монгольского наместника Северного Ирана и Закавказья Байджу-нойона.

Раббан Ата около 1235 г. был послан великим ханом Угедеем в Великую Армению, в ту пору подвергавшуюся опустошительным вторжениям монголов, и, судя по отзывам армянского хрониста Киракоса Гандзакского, проявил себя как защитник угнетаемого населения этой страны. Находясь затем в Тебризе, Раббан Ата действовал как сторонник союза монголов и христианских государств Передней Азии. Очевидно, в этом же духе он беседовал с Лонжюмо. С весьма ценными сведениями о положении дел на Ближнем Востоке Лонжюмо в середине 1247 г. возвратился в Лион. Раббан Ата, вероятно через