Он пел, но в то же время наблюдал с холодным любопытством.Добрыня уловил напряжение князя. Рядом с Владимиром обычно шумно пируютбогатыри, возвышенные до ранга воевод, но сейчас и они застыли, смотрят кто свосторгом, кто с плохо скрытым недоброжелательством.

А Владимир в самом деле, услышав заздравную песнь героям,ощутил, как по телу пробежала дрожь, вытряхивая дурманящий хмель. Песнязакончилась мощным выкриком, Добрыня уже двигается в его сторону между столами,отвечает на приветствия, широко и дружелюбно улыбается, витязь от пят до кончиковушей. Почти вполовину старше, мелькнуло с некоторым раздраженным удивлением.Ну, пусть не вдвое, но все же он был мальчишкой, когда Добрыню уже приняли вдружинники. А потом их судьба и дальше была похожа: он сын рабыни Малуши, аДобрыня брат той же Малуши, значит — дядя по матери. Правда, потом, когдастал великим князем, чувство глубокой приязни к Добрыне, который учил еговоинским наукам и защищал от детей боярских, боролось с постоянно подогреваемымбоярами подозрением: древлянский выкормыш мечтает отомстить за своегоплененного княгиней Ольгой отца Мала. Спит и грезит, как восстановить царстводревлянское, где княжеская корона принадлежит ему…

— Добрыня, — сказал он, вставая и распахиваяруки. — Добрыня!

Они обнялись, оба с некоторой настороженностью: каждомунаговаривают на другого, оба пока держатся, но кто знает, когда яд начнетдействовать на другого, — в себе-то каждый уверен.

— Владимир, — ответил Добрыня, смотря князю прямов глаза. — Что-нибудь изменилось?

Владимир усмехнулся краешком рта. Лицо неприятноискривилось, но взгляд выдержал, хотя на мгновение в глубине глаз дрогнуло. Начисто выбритой коже Добрыни, темной от нещадного солнца дальних застав, белеютчерточки старых шрамов, но вот добавился свежий: левая бровь разделена белымшрамом, а еще багровый след чужого железа на скуле…

— Только фалернское кончилось, — насмешливосообщил князь. — Но ты, как помню, не любитель хмельного.

— Да, — ответил Добрыня замедленно, он все ещесмотрел князю в глаза, — мне ключевая вода больше по нраву.

— Я знаю, — сказал Владимир с принужденнымсмехом. — Хотя и в винах разбираешься, как ромейский поставщикимператорского дворца!

— Что делать, — ответил Добрыня, — мнеприходилось бывать с красной ложью в Царьграде.

Владимир взглянул остро, выискивая намек на сложныедипломатические задания, которые тот успешно выполнял в столице столиц, но лицоДобрыни было неподвижно, сказал и сказал, хотя в глазах заметна страннаятревога…

— Ладно, — сказал Владимир примирительно, — сядь,попируй малость… А то скажут, что гнушаешься князем. Здесь кто только несмотрит, где что не так лежит! И от ромеев лазутчики, и от готов, и вообщевсякие разные. Известно же, что кто сегодня не пьет, тот завтра родину продаст…

Добрыня с некоторой напряженностью опустился на стул свысокой резной спинкой. По всей палате возобновился шум и гам, громче зазвенелапосуда, застучали ножи и ложки, замелькали руки с сочными ломтями горячегомяса, пошли с подносов на стол расписные кувшины.

Перед витязем поставили золотой кубок, украшенныйизумрудами. Сам Владимир, выказывая особое расположение, наполнил доверхукрасным как пожар вином, терпким даже по запаху. Добрыня внимательнорассматривал пирующих. Знакомых лиц мало. Самые именитые герои, судя по всему, надальних заставах богатырских…

Но и здесь хватает тех, о силе которых с восторгом изавистью рассказывают по вечерам. Он увидел и страшного в рукопашном бою ЗареяКрасного; и великана Кышатича, который берет на плечи коня с дружинником вполном вооружении и так бежит наравне с быстроногим княжеским скороходом;коварного хана Улана, который сегодня с князем, а завтра с такими же честнымиглазами бьется супротив его дружины, и всегда прав: князь-де нарушил такой-тодоговор; славного витязя Слегу Загорного, знатного великими победами над темнымнародом гелонов; старейшего из богатырей Корневича, который изгонял за морепервых варягов, потом изгонял Рюрика, затем сам же и приглашал его после долгойсмуты; воеводу над всей легкой конницей — Сухмата; могучего Микулу; исовсем редкого гостя на княжеском пиру — Велигоя Волчий Дух…

Напротив Добрыни хлестал дорогое вино, как простой кумыс,огромный детина с раскосыми глазами и высокими скулами. Черные как смоль ипрямые, будто конская грива, волосы, толстые, как кабанья щетина, падают нашироченные плечи. Тяжелые веки поднимаются изредка, и тогда глаза блистаютостро и злобно. Дюсен, единственный сын заклятого врага Киевской Руси ханаЖужубуна, был взят в заложники с малых лет, вырос и возмужал при киевскомдворе, но часто говорит во хмелю, что мечтает вырваться из города и вернуться вродные степи, откуда страшно отомстит Киеву.

Но не видать побратимов — Михайла Потыка и ИльиМуромца, только Алеша Попович вон по ту сторону стола, нет Залешанина, окотором ходят слухи, что только у него на поясе нож из небесного железа, что,как лист лопуха, прорежет княжескую кольчугу, не видать огромного вятичскоговитязя Валуна, который в полном вооружении и с тяжелым топором в рукахперепрыгивает через трех оседланных коней. Пусто место грохочущего смехомШерстобита, который в западных землях на турнире выбил из седла двенадцатьрыцарей, не сменив коня и не поломав копья, которое ему подарил однажды самвеликий князь. Зато на месте погибшего старого гиганта Корнедуба скромно сидити почтительно слушает старших молодой и отважный Ратьгой, уже успевший показатьи силу, и сноровку, и воинскую выучку.

Сквозь стук кубков и веселые крики он услышал вблизизвонкий, задорный голос:

— …А за ними живут рароги из рода радегастов, чтозначит — сыны моря. Нет рарогам равных в набегах на берега, силы онинебывалой! Один такой удалец бросается на целое войско, ревет и крушит всеподряд, а когда нет врага, от ярости грызет края щита. Если проткнуть насквозьхоть десятью копьями, все одно — бросается на врага, бьет и крушит,убивает людей как кур, ведь каждый рарог силы немереной… а когда падает иумирает, то не от ран, а от изнеможения…

Добрыня увидел, что многие, слушающие Алешу Поповича,поглядывают в его сторону. Кивнул, добавил ровным мерным голосом:

— Да, крепкие воины. Жаль, коней боятся, никто ни вжисть верхом не сядет. Да и никогда еще рароги, как и всякие там мурманы, небились корабль на корабль в открытом море. Всегда, повстречавшись, плывут оба кмелководью, а там уже выпрыгивают и, по колено в воде, кидаются друг на друга.Так что наши ушкуйники всегда берут верх, если встречают вдали от берега…

Алеша нахмурился: только что слушали с раскрытыми ртами, атеперь все внимание Добрыне, повысил голос:

— А еще мы прошли через земли бодричей — вот ужскажу, вояки знатные! Все, как один, будто капли воды: знать, от одного отца, аеще говорят — от брата с сестрой, огромные и плечистые, к лесу привычные.Когда бодрич идет по лесу, трава под ним не гнется, но медведя убивает кулаком,лешего рвет пополам. Ни один враг не смеет зайти к ним в лес, сразу смертьнаходит…