Милена всхлипывала, потом заголосила:

— Да что же это делается?.. Там же столько добрапропадает!.. Там же…

Мал сурово цыкнул:

— Умолкни! Зато мы все целы.

— Мы-то целы, — заголосила она еще громче, —а там у меня пять сундуков с белоснежным полотном!.. И Добрыне я рубахувышивала петухами…

Мал отвернулся, с сыном смотрели на страшный костер, вкотором огромный терем полыхал, как простая поленница дров. С правой стороныпламя удалось сбить, там плескали воду уже из двух колодцев. Даже к третьему дальнемувыстроилась цепочка из набежавшего люда, особенно из соседских домов. Эти ужесуетились с баграми, готовые растаскивать по бревнышку, дабы сохранить свои.

— Отстроим, — сказал Добрыня, на душе у него сталосветло. — Даже если сгорит дотла, дня за три еще краше построим!

Цепкие пальцы Мала ухватили пробегавшего мимо дружинника стакой силой, что тот едва не упал на спину.

— Эй, эй! Это тебе я поручал вынести мой сундучок скнигами?.. Где ты поставил? Не сопрут?

А к Добрыне подскакал на маленькой печенежской лошаденкеотрок, прокричал, запыхавшись:

— Добрыня!.. Там князь на той стороне привел воев! Тебяищет!

Добрыня хлестнул коня, успел увидеть, как отец лается сдружинником, толпа раздалась, он по широкому, освещенному красным кругу обогнулгорящий терем. С той стороны, вытаптывая огород и цветник, суетились люди вблестящих кольчугах и с железными шлемами на головах.

На глазах остолбеневшего Добрыни из окна прямо через стенукрасного огня выпал человек, перекувыркнулся в воздухе и встал на подошвы, толькоприсел до земли. К груди прижимал шкатулку. К нему набежали воины и,отворачивая лица от огня, под руки бегом вывели на место, где можно былодышать.

Добрыня ахнул, узнав князя. Владимир, весь покрытый копотью,с обожженным лицом, но улыбающийся, протянул шкатулку:

— На! Тут твои камешки.

Добрыня взял из княжеской руки ларец, едва не выронил сруганью, металл раскалился и жег пальцы. Владимир захохотал, дружно заржали егодружинники.

Добрыня сказал, сердясь:

— Какого черта? Князю рисковать из-за камней?

Владимир ответил насмешливо:

— А чтоб не просил на новый терем. У тебя ж в этойшкатулке на три таких терема.

— Ну и шпионы у тебя, княже, — ответил Добрыня супреком. — Добро бы за ромеями так, а то за своими!

— За своими тоже нужен глаз да глаз, — возразилВладимир уже серьезно.

Морщась, он снял шлем. По закопченному лицу текли струйкипота, прокладывая дорожки. Привычно черные мохнатые брови обгорели, отчего лицовеликого князя показалось совсем юным.

От главного входа донеслись крики. Чувствуя неладное,Добрыня повернул коня. За спиной выругался быстроглазый князь, отчего морозпрошел по спине. Он погнал коня, а сзади загрохотали копыта множества коней.

На крыльцо бросались люди, плескали воду из ведер и бадей,отскакивали. На одном загорелась одежда. Его повалили и вываляли в грязныхлужах. Милена выла в голос и бросалась в дом, ее удерживали силой.

Добрыня заорал еще издали:

— Что случилось еще?

Милена прокричала сквозь слезы:

— Твой отец!.. Он…

Он вскрикнул в страхе:

— Что с ним?

— Забыл свои проклятые книги!..

Добрыня спрыгнул с коня. Не помня себя, метнулся к пылающемукрыльцу. Его ухватили за руки, он попробовал расшвырять державших, но с княземприбыли сильнейшие богатыри. Добрыня сумел протащить их почти до крыльца, жаропалил лицо и накалил кольчугу…

Страшно загрохотало. Тугая струя жара ударила, как могучаяокеанская волна. Их отшвырнуло, оглушенных и ослепленных. Добрыня сквозьбагровый огонь увидел, как обрушилась вовнутрь терема крыша. Тяжелые бревна,рассыпая искры, исчезали в стене огня, в ответ взметнулось пламя еще яростнее,победнее. Земля вздрогнула от удара.

Добрыня упал на колени, закрыл лицо ладонями. Плечитряслись, горький ком распирал сердце, грозил разорвать грудь.

— Отец… Отец!

Смутно слышал, как застучали копыта, тяжелая ладонь упала наплечо. Негромкий голос Владимира произнес:

— Что там было? Из-за чего он так?

Плечи Добрыни тряслись, ответить не мог, из-за спиныпрозвучал плачущий голос Милены:

— Да все книги, будь они неладны!.. Глаза бы выдралатому, кто на старости лет дал ему грамоту!

Голос князя был полон участия:

— Книги книгам рознь. За иные стоит и в огонь… Добрыня,мы все с тобой. Твой отец был великим человеком. Сам знаешь, он давно уже небыл пленником, как бы враги ни стравливали нас. Он все понял… и тоже строилНовую Русь. А сейчас ушел… красиво! Прямо в огонь, из которого мы все вышли.Вставай! Твой отец — это славное прошлое. А мы должны думать о днезавтрашнем.

Добрыня поднял бледное лицо, на щеках блестели слезы. Князьсмотрел с глубоким участием. На молодом лице глаза были грустные и не повозрасту всепонимающие.

— Ты тоже думаешь, — спросил Добрыня снадеждой, — что он сам… сам так захотел?

— Знаю, — ответил Владимир твердо. — Мужчинавсегда страшится умереть в постели, а твой отец был… образцом для мужчин. Незнаю, что за книги он читал, но от падающего бревна не стал увертываться… дажеесли и смог бы. Какую еще краду может пожелать по себе воин?

Терем полыхал, бревна трещали и раскалывались по всей длине.Огненные фонтаны били в небо, достигая звезд. Небо стало страшно и веселобагровым, звезды померкли. Красное зарево освещало окрестные дома. Людиоблепили крыши, как муравьи головку сыра, им подавали ведра с водой, тамполивали, баграми спихивали занесенные ветром горящие щепки.

— Тогда пусть догорит, — проговорил Добрыня, вгорле стоял ком из горьких слез. — Пусть это будет воинской крадой!

Владимир зычно крикнул:

— Отозвать людей! Следить, чтобы не перекинулось ксоседям!

Остатки терема растащили, нетронутыми оставались толькоподвалы. Топоры начали стучать уже с ночи — по княжескому распоряжениюплотники были переброшены с ремонта городской стены на восстановление теремаименитого витязя. В багровом свете костров подвозили огромные толстые бревна,пахло сосновой стружкой. Стены росли медленно, но неуклонно. Десятки плотниковработали и ночами.

Подошел грузный воевода, Добрыня по тяжелым шагам узналВолчьего Хвоста. Тот посопел сочувствующе, предложил: