Терем и весь двор, как в болото, погрузились в тянущуютишину, а тут неуместно громко по ту сторону забора послышался звонкий перестуккопыт. Чей-то конь промчался в сторону ворот. Послышался требовательный стук.Добрыня открыл сам, во двор въехал, гордо подбоченясь, на высоком тонконогомконе Векша, молодой и верткий гридень князя, услужливый и подловатый.

Конь встал на дыбки, послушный, чуткий, звонко заржал.Копыта красиво потоптали воздух, а гридень бросил свысока:

— Что-то не торопишься перед княжеским человекомоткрывать ворота, Добрыня!

— За воротами не видно, — буркнул Добрыня.

— Чуять должен, — сказал Векша еще громче. Голосстал угрожающим. — Перед князем что-то скрываешь?

— Ты пока еще не князь, — отрезал Добрынянедружелюбно. — Что надобно?

— Князь Владимир изволит… — сказал гриденьзначительно. — А ежели великий князь изволит, то что ты супротив?.. Так,не человек даже…

На крыше аист поджал ногу, застыл, разогретый за жаркийдень, теперь уже спит в тишине. Оранжевая солома на крыше хлева блестит, какрасплавленное червонное золото, глазам смотреть больно. В окне терема на мигмелькнуло цветное платье жены. Во дворе все тихо, труба не дымится, все заснулодо утра.

— Так что же изволит князь?

— Великий князь, — сказал Векша угрожающе.

— Что изволит великий князь? — спросил Добрыня.

— Вот так-то лучше, — сказал Векшаснисходительно. — Кто сегодня умаляет княжеское имя, завтра Русь продаст!

Добрыня стиснул зубы. Это не застава богатырская, а Киев,где всякая дрянь не только выживает, но и пристраивается. Всяк падок на лесть,а князь тоже человек. Подхалимы оттирают защитников земли сперва от княжескогостола, потом и с подворья.

— Ну-ну, — сказал он сдавленно, — ты тожезабыл, с кем разговариваешь, тварь.

Векша дернулся, конь под ним раньше ощутил злость огромногочеловека, пугливо попятился. Белесые шрамы на лице сурового хозяина теремасперва побелели, а потом стали страшно багровыми, вздулись, как растолстевшиесороконожки. Векша спохватился, не всяк склоняется перед княжеским гриднем!Иной сразу на дыбки, таких имя князя не пугает, прут на рожон, их не понять, оттаких надо подальше…

— Ну, — сказал он поспешно, — князь несказал…

Рука Добрыни метнулась вперед, словно стрела, что сорваласьс тетивы. Ногу Векши дернуло, он ощутил, что летит по воздуху. В спинугрохнуло, в хребет больно ударила твердая как камень земля. В следующеемгновение огромная и крепкая, как ствол дуба, рука воздела Векшу. Расширенныеглаза гридня оказались на уровне лица богатыря. Но Добрыня на земле, даже ногирасставил в стойке кулачного бойца, а подошвы гридня скребли по воздуху.

— Гм, — сказал Добрыня со зловещимспокойствием, — удавить тебя, что ли?..

— Добрыня… — прохрипел полузадушенныйВекша. — Я княжеский гридень!

— Ага, значит, гридень… — сказал Добрынязадумчиво. — За смерда полгривны виры… за гридня — гривна, а закняжеского — полторы… Плевать, не в деньгах счастье, верно? У меня этигривны складывать некуда. Подвал завален, надо тратить!

Векша завизжал. Сильные пальцы стянули кольчугу на груди вком, все тело сжало, как лягушку в мешке. Глаза Добрыни вперились в его лицо стакой силой, что у Векши из обеих ноздрей потекли тонкие красные струйки. Онзаплакал, с ужасом ощутив, что хотя за спиной блистает имя грозного князя, новсе же его, княжеского гридня, можно удавить как червяка, заплатить за такоеудавление небольшую виру и забыть…

Добрыня повел носом, с удивлением взглянул на землю. Изсапог вестника текла желтая вонючая струйка. Векша плакал навзрыд, маленький ижалкий. В следующее мгновение он полетел в эту лужу, а Добрыня мощно и страшносвистнул.

С грохотом, будто под ударом тарана, распахнулись воротаконюшни. Из темноты в полумрак двора выметнулся огромный белый жеребец.Роскошная грива развевалась по ветру, хвост стелился следом широкий и длинный.Глаза горели дикие, кровавые, а когда открыл пасть, мелькнули огромные и совсемне по-лошадиному острые зубы.

— Мразь…

Векша видел, как могучий витязь легко метнул огромное телона конскую спину. Жеребец заржал так, что затряслась земля, а с деревьевпосыпались листья. Вжавшись в дурно пахнущую землю, гридень всхлипывал, еготрясло. Снова он ощутил себя маленьким и жалким, как когда-то в детстве. Иснова услышал ненавистный голос отца — тот говорил, что надо самому бытьсильным, а не становиться у сильных шутом и слугой.

Горбик багрового диска исчез за темным краем земли. Недобрыесумерки пали на улицы города. Добрыня несся вдоль домов, однако летняя ночьнаступает стремительно, и когда впереди показался княжеский терем, над ним ужеколыхалось темное звездное небо.

Бросив поводья мальчишке, почти бегом поднялся на крыльцо.Стражи узнали, отступили от входа. Один даже открыл перед богатырем дверь, икогда Добрыня взбегал по лестнице на второй поверх, он чувствовал на спиневосторженный взгляд стража и не забывал держать спину прямой, а плечиразвернутыми.

В просторной светлице спиной к нему стоял высокий, узкий вбедрах человек. Гладко выбритый череп отливал синевой, а иссиня-черный чуб,похожий на толстую змею, свисал до плеча, касаясь темно-красного плеча. Наскрип половиц обернулся, на Добрыню взглянули темные впадины, похожие напещеры. Глаза прятались глубоко, лицо казалось вырезанным из серого камня, ноДобрыне почудилась глубоко упрятанная вечная тоска.

— Как семья? — спросил князь. — Как отец?

— Спасибо, княже, — ответил Добрыня угрюмо. —И жена здорова, и отец крепок. И твоим всем женам желаю такого же здоровья…Что-то стряслось?

Князь усмехнулся:

— Да ничего особенного. Просто на тебя наговариватьначали… особенно упорно. Не чтишь меня, неволю ощутил, удельным князем статьвознамерился. Даже ромеям готов меня продать. Интересно мне, что за этимкроется? Кому ты так насолил? Самые разные люди говорят!.. Вроде бы совсем другс другом не связанные. Да ты сядь, в ногах правды нет.

Но сам не сел, прохаживался в задумчивости по горнице. Втрепещущем свете факелов лицо выглядело еще резче, злее, а складки сталиглубже. Добрыня не чувствовал неловкости, что расселся в присутствии князя, наРуси пока что не такие строгие правила, как в старых королевствах Востока илиЗапада, к тому же постарше князя, ходил в его наставниках.

— Не знаю, — ответил он.

— Исчерпывающий ответ, — усмехнулся князь. —А какие предположения?

— Ты князь, — уклонился Добрыня. — С дальнейзаставы богатырской дела княжества смотрятся как-то иначе.

— А как? — спросил Владимир. — Как? Добрыня,ты что-то таишь. Ты ведь старший дружинник! А это выше, чем бояре. Старшиедружинники — это мои друзья. Они водят войска, когда ведем войны. Им ядоверяю управлять землями, когда отбываю на кордоны. Им, а не знатным боярам.Но у тебя что-то завелось тайное… Что на окна-то глядишь?