— Ах, даже ключи есть? Ну, тогда все прекрасно…

— Николай Иваныч, вы что, зайти туда хотите? Ради Бога…

Когда я заявил ему, что хочу не просто зайти, но, если уж мне все понравится, и обосноваться там, Григорий чуть не силой пытался удержать меня от гибельного, по его мнению, шага. Он еще раз привел в доказательство своей правоты те же доводы, что уже приводил, добавил еще некоторые, не менее смехотворные. Я не обращал на них никакого внимания: лучшего места для ночлега, по трезвой оценке никитовской обстановки, было не найти, да и хотелось мне рассмотреть поближе столь заинтересовавший меня еще по приезде дом. В конце концов я настоял на своем. Мы вернулись в дом Григория и он скорбно выдал мне два одеяла и старое пальто для ночевки, я взял на случай холода одну водку, и мы отправились к дому Художника. Григорий — то ли заразившись моей уверенностью в благополучном исходе, то ли от отчаянья — отважился проводить меня до самой двери. Дорогой он вздыхал так ожесточенно, что я несколько раз едва сдерживался, чтобы не расхохотаться. Мы простились на веранде, договорившись, что Григорий разбудит меня завтра утром, а я в благодарность за это постараюсь оказаться к утру целым и невредимым.

— Если что — кричите погромче, — посоветовал он на прощанье. — Хотя… — и, безнадежно махнув рукой, замолк, наблюдая, как я вставляю ключ в замочную скважину.

…Первая ночь в доме Художника прошла нормально. Вот только под утро я порядком продрог и проснулся еще до того, как услышал свист Григория. Спутник мой дожидался меня на довольно безопасном расстоянии от дома, и, как мне показалось, был даже разочарован тем, что видит меня в добром здравии.

…Когда я, плотно заправившись свежей ухой, опять отправился ночевать в дом Художника, я вышел еще засветло, желая получше рассмотреть место своего обитания. Надо сказать, дом больше понравился мне своими возможностями, чем насущным состоянием. Задуман и выполнен он был очень неплохо; на хорошем фундаменте, с длинной и широкой верандой (дорожка от подножья горки до веранды была вымощена камнем), с чудными сенями, служившими, видимо, еще и кухней, светлый, со множеством окон, — и все же не слишком уютный. Комнаты были слишком велики; быть может, обставленный соответствующим образом, дом смотрелся бы настоящим дворцом, однако сейчас он был почти пуст. Подруга Художника действительно вывезла оттуда все, что было возможно. Только какая-то рухлядь пылилась посреди большой комнаты, да в той, что поменьше, стояли друг против друга у стен два дивана, и с валиков почему-то была начисто ободрана ткань. Да, кстати. Один из диванов был обтянут той самой «чертовой кожей», которую вы, Костя, сегодня поминали.

На него я и улегся. Отсюда удобно было смотреть в окно моей комнаты (я наименовал ее спальней), а повернувшись на левый бок, созерцать кучку хлама и крайнее окно большой комнаты (эту я с полным на то основанием посчитал мастерской).

Должен сказать, что дух оставленности почти не веял в доме: комнаты выглядели так, как будто в них какое-то время не убирались, не более того. Ни затхлости, ни опрелости на стенах после недавней зимы; воздух даже не казался сырым. Для дома, стоящего у самой воды, это много. О близости реки здесь ничего не напоминало.

И тут я подскочил на диване. Потом сел и уставился на рухлядь. От нее, едва-едва шевелясь, отползала пиявка. Откуда она взялась?

Пиявка ползла, а я глядел на нее и недоумевал. В доме ей быть незачем. Я принести ее с собой не мог, сама она приползти тоже не могла. Как же так?

Я долго ломал голову, а пиявка все ползла. Не придумав ничего по-настоящему разумного, я решил выпить водки. Выпив и посидев еще немного в размышлении, я пришел к наиболее естественному выводу: это я принес ее с реки, хотя и непонятно как. В комнате уже было совсем темно, я зажег свечу и увидел, что из-под моего дивана выползает еще одна пиявка.

Под диваном их больше не было. Обследовав мастерскую, я нашел еще трех. Столько я при всем желании не мог принести. На какое-то мгновение мне стало нехорошо. Сами они приползти ни в коем случае не могли. Оставалось одно: кто-то их подбросил… но зачем? Пошутить? — Не очень понятная шутка. Дать мне упражнение для мозгов? — Но я здесь никого не знаю. С какой бы стати шутить надо мной. Да и как проник сюда веселый незнакомец? Я вспомнил, что утром, заперев дверь, по привычке положил ключи в карман и уже в лодке спохватился. Ключи весь день были со мной, значит, через дверь войти не могли. Да к тому же на пыльном полу остались бы следы… Я внимательно обошел обе комнаты, но никаких следов, кроме своих, не обнаружил.

«Из-за чего ты всполошился?.. — уговаривал я сам себя, расхаживая по комнатам и осматривая полы, стены, потолки. — Потолки-то тебе на что, а? Не бывает там пиявок. И вообще, — что тебе пиявки? Гори они синим пламенем, что за горе такое!..» Но уговорить никак не мог, мне почему-то казалось важным разрешить эту вздорную загадку.

Следов не было. Оставалось одно, еще более невероятное предположение: их забросили через окно. Сознавая смехотворность своих изысков, по не умея переломить себя, я начал осматривать окна. Все они были закрыты на шпингалеты. Осмотрев последнее, я облокотился на подоконник и задумался. Во всем этом было что-то странное. Но что?

За окном потемнело; словно что-то темное обволокло стекло. Я всмотрелся в темноту, и мне показалось, что оттуда на меня кто-то глядит. Тотчас же погасла свеча в руке. Я, как кошка, отпрыгнул от окна и чуть было не закричал. Сердце тяжело бухало в груди: бух, бух. Я вернулся в спальню и рухнул на диван. Как только отзвенели, успокаиваясь, пружины, послышался громкий и четкий стук в дверь.

Признаюсь, тогда мое недоверие к местным легендам сильно