– Спасибо. Я возьму двенадцать дюжин.

– Двенадцать дюжин! – Она радостно изумилась, но тут же во взгляде проскользнуло сомнение. Он был готов проявить галантную настойчивость, но она только заметила: – Если вы приехали верхом, то не увезете столько сразу.

– Я пришлю кого-нибудь за ними.

Она с пониманием кивнула:

– Вы раздадите их друзьям в научных кругах? Наверное, у вас широкий круг общения, если вам нужно двенадцать дюжин.

– Да, широкий. А еще я отдам по экземпляру в каждую библиотеку и в университеты.

– Правда? Ну надо же! Ой, я так… Даже не знаю, что и сказать.

«Все это слишком просто», – подумал Рансом. Ее лицо так сияло от радости, что он чуть было не попросил еще двенадцать или тринадцать дюжин экземпляров. Она неловко повернулась и снова опрокинула тот самый непонятный предмет. Прихожая наполнилась лязгом и громыханием. Мерлин поспешно нагнулась и подняла загадочную раму.

– Простите. – Она чуть-чуть покраснела и, сжимая в руках свою хитроумную штуку, с робкой улыбкой взглянула на него из-под ресниц. – Если я как следует разгляжу ее при нормальном освещении, то, может, и вспомню, что это.

Глядя на это создание, его светлость герцог Деймерелл, гроза вигов и советник принцев, посол, министр и один из сильных мира сего, вдруг обнаружил, что улыбается в ответ.

Теодор и Таддеус всегда говорили: все проблемы Мерлин возникают из-за того, что она слишком глубоко задумывается. Дядя Дориан, конечно же, яростно оспаривал это. Он утверждал, что глубокая концентрация – это, напротив, самое лучшее из всех ее качеств. Он был уверен, что девушка сумеет достичь всего, чего захочет. Его последние слова, обращенные к ней, были: «Думай, Мерлин, думай. Ты можешь летать. Решение в том, что…»

Решение – в чем?

Как это похоже на дядю Дориана – прервать свою мысль на середине и тут же забыть, что он собирался сказать.

Вот уже пять лет ее преследовала эта незаконченная фраза. Похоже, что никакого решения она так и не нашла, но все продолжала строить машину, которая могла бы летать. Иногда казалось, что до воплощения мечты дяди Дориана остался всего один маленький шаг, но при испытаниях снова разваливалось крыло или с громким хлопком взрывалось топливо – и в очередной раз обломки модели усеивали землю. Отдельные фрагменты этих неудачных конструкций стояли теперь вдоль стен коридора.

В задумчивости Мерлин привела в движение находившуюся там же старую модель Солнечной системы. Колесики проснулись, закружились миниатюрные кольца планет, и что-то белое быстро пронеслось у самого ее уха. Обтянутая перчаткой рука герцога успела поймать отвалившуюся ось до того, как та упала на голову Мерлин.

– Осторожно, – предупредил он.

Мерлин втянула голову в плечи и извинилась.

«Герцог Деймерелл, – повторила она про себя. – Или все-таки герцог Фолконер? Похоже, для него это очень важно». Мерлин же, глядя на герцога, воспринимала только его лицо и высокий рост, и ни на чем другом уже не могла сосредоточиться. Опять эта ее проклятая сконцентрированность, когда мысли занимает какой-то один образ и от него уже невозможно избавиться. Вот и сейчас Мерлин могла бы в мельчайших деталях мысленно нарисовать его лицо. Она запомнила его таким, каким впервые увидела, открыв дверь. Она представила себе его шляпу, под ней густые каштановые волосы, уложенные с тщательной аккуратностью, и темные брови. Глаза его в тенистом освещении сада казались желтовато-зелеными, а тонкие контуры носа и губ выражали непокорность, напоминая нечто ястребиное. Может быть, именно из-за этого сходства он и стал герцогом Фолконером. Он чем-то походил на хищную птицу.

Она снова зацепилась за какой-то предмет, и тот с глухим стуком упал на пол. Мерлин услышала, как он пробормотал проклятье, в то же время его руки поддержали ее.

– Простите, – несчастным голосом произнесла она.

Рансом продолжал придерживать ее под локоть, пока они не преодолели тускло освещенный коридор и не свернули в большую гостиную.

Едва взглянув на кучи вещей, сваленные в этой просторной комнате, она поняла: для приема гостей это место не подходит. Мерлин, конечно, и раньше знала, что она плохая хозяйка, но все-таки когда же она умудрилась запустить все до такой степени? Старый паровой котел, расползшаяся корзина от воздушного шара, ненужный вакуумный насос, сломанное весло… В бледных солнечных лучах, пробивавшихся сквозь немытые окна, помещение напоминало заброшенное поле сражения.

Преодолевая неловкость, она пересекла комнату, и, пригнувшись, пробралась под массивным сломанным крылом, которое нависало над узким проходом, как огромная уставшая летучая мышь. Герцог следовал за ней, ни слова не говоря по поводу беспорядка. И все-таки она чувствовала его недовольство, хотя бы уже по тому, с каким видом он смотрел на застывшую смазку от сорвавшейся оси, которая оставила жирное пятно на его перчатке.

Хорошо еще, что лестница на антресоли была свободна – и то лишь потому, что это был единственный путь из ее лаборатории в гостиную, в настоящее время напоминавшую склад. Мерлин тысячу раз говорила Теодору или Таддеусу, отдавая что-нибудь: «Уберите это на хранение», но она ни разу не поинтересовалась, куда именно попала та или иная вещь. И вот теперь она осознала: все сваливалось в кучу в большой гостиной. И если раньше Мерлин была слишком занята, чтобы обращать внимание на возрастающую гору предметов, то сейчас она наконец ее заметила.

Сами антресоли выглядели не намного лучше. Там сгрудились лабораторные столы и разнообразное мелкое оборудование, валялись спутанные мотки проволоки и коробки с мензурками, сотни книг в кожаных переплетах были беспорядочно разбросаны. Но, по крайней мере, она знала, где найти стул, – он стоял под кипой журналов высотой в добрых два фута. Немного усилий, и стул был высвобожден.

Слегка запыхавшись, девушка отступила и предложила герцогу присесть.

– Спасибо, я постою, – сказал он.

– Ой, простите. У вас, наверное, ревматизм? – поинтересовалась она.

Уголки его губ еле заметно дрогнули. Он церемонно ответил:

– Я нахожусь в отменном здравии, благодарю вас. Но строгая няня научила меня, что джентльмен не имеет права садиться первым в присутствии дамы.

Сосредоточенно изучая удивительно мужественную ямочку на его подбородке, Мерлин не сразу сообразила, что под словом «дама» герцог имел в виду именно ее. Поняв это, она ойкнула и села.

Рансом склонил голову, разглядывая захламленную комнату. Взгляд его задержался на большом деревянном ящике, от которого беспорядочно шли провода к каким-то шкивам и колесам. Несколько мгновений он изучал эту конструкцию, а затем повернулся к Мерлин со своей странной полуулыбкой. В солнечном свете, падавшем из окна, в его волосах играли золотисто-красноватые блики.

– Правильно ли я понял, что имею удовольствие разговаривать с мисс Ламберн?