Он оставил вещи в камере хранения и отправился в свое любимое кафе на Невском. Заказал свой любимый жасминовый чай, ром «Бакарди», сельдь под шубой и парфе ореховое, выкурил несколько сигарет, еще раз прослушал свои любимые песни с диска аргентинской певицы, нарисовал на салфетке профиль Жанны и не спеша отправился на вокзал.

— Саш! Решетников!

Алесандр не обернулся. Он уже давно отвык от такого обращения.

— Саш!

Рыжеволосая девушка, затянутая в блестящий голубой корсет, малюсенькую красную юбку и красные чулки в огромную сетку, подбежала к нему на высоченных каблуках, обняла и расцеловала. От нее пахло ароматом, вышедшим из моды еще в прошлом сезоне, и дешевым коньяком, популярным среди посетителей клуба на Чернышевской.

— Здорово, как жизнь-то? Ты че, приехал, да? Сашка, ты красавчик! Ну, рассказывай, как там? Где снимался, чем сейчас занимаешься? Слушай, я тут в «Lovely dolls» устроилась. Пойдем, у нас щас шоу начнется. Я тебя проведу, посидим потом. Ну а я смотрю — ты или нет… Саш, я прям рада как!

Алесандр мягко отстранил ее рукой и пошел к вокзалу. Он даже не помнил, кто это такая, как ее зовут и где они познакомились. Через несколько минут поезд унесет его к настоящей женщине, с которой он не расстанется больше никогда…

В дороге Алесандр пил шампанское, слушал плеер, смотрел в окно и думал о ней.

А в Москве была гроза. Проливной дождь хлестал изо всех сил, гремел гром, темное от туч небо то и дело вспыхивало разрядами молний. Стоя на Комсомольской площади, Алесандр вдруг почувствовал нестерпимое желание плакать, рыдать — прямо как это небо. И вот уже слезы подступили к глазам, горечь сдавила грудь и горло. Придурок! Мальчишка! Она позавчера улетела в Аргентину из этого поганого серого городишки, она никогда не придет и не позвонит!

Алесандр быстро спустился в метро и сбежал по эскалатору. Все обращали на него внимание, а ему было плевать — он плакал, не собираясь ни вытирать, ни сдерживать слез.

Какого черта! Что происходит? Такого никогда еще не было. Никогда Алесандр Райшер ни за кем не бегал, никого не ждал, ни из-за кого не пролил ни единой слезинки. А ведь в его жизни были сотни девушек, женщин и мужчин, многие из которых до сих пор готовы бросить все, стоит ему пальцем поманить, готовы ночью бежать за ним по Невскому, а он даже лиц и имен их не помнит. Зато прекрасно помнит лицо и имя какой-то переводчицы, которая в нем ни капли не нуждается. Сейчас Алесандру было так отвратительно именно потому, что он впервые в жизни оказался кому-то не нужен… Или потому, что впервые в жизни кто-то стал нужен ему? Да пошли все к черту! Он всегда был звездой, звездой и останется! Почему он должен уже третьи сутки подряд не спать из-за какой-то там толстой тридцатипятилетней Жанны, которая не пользуется косметикой, пьет дешевый кофе из автомата, курит, живет в какой-то Аргентине с каким-то режиссером, говорит на десяти языках и назначает свидания первому встречному?! Почему из-за нее он должен ездить в вонючем метро, постоянно смотреть, нет ли пропущенных звонков на мобильном, и плакать, черт возьми, на глазах у всей столицы?! Никто и никогда не управлял чувствами и поступками Алесандра Райшера, и никогда этого не будет!

В магазине возле дома Алесандр купил большую бутылку коньяка «Hennessy» (странно, но ни разу в жизни он не пробовал коньяк) и суши с васаби. Ключи по-прежнему лежали под ковриком. Значит, хозяйка не приходила. А впрочем, что ей делать в квартире до конца месяца?

Итак, завтра он относит свое портфолио на студию Горького, на Мосфильм и на Кржижановского. Можно еще в Останкино, в продюсерские компании, модельные агентства и… Алесандр сделал глоток коньяка и тут же выплюнул. Ну и гадость! Как только это пьют? Это же голый спирт, а стоит… Он повернул бутылку другой стороной, чтобы не смотреть на ценник, оставленный нерадивым продавцом, закрутил крышку и убрал коньяк в шкаф. Затем съел суши, переоделся, вызвал такси и поехал на вечеринку в «Зону», а потом в «Гараж». Он был в центре внимания на танцполах, несколько парней то и дело угощали его коктейлями и шампанским, а утром сразу несколько девушек предложили проводить его домой. Но Алесандр поймал машину и поехал домой один.

Жанна пришла через месяц. Она долго ходила по квартире, а потом сказала, что вдвоем им там будет тесно.

Алесандр не спросил, почему она вернулась и надолго ли, не спросил о режиссере, — он вообще ни о чем ее не спрашивал.

Жанна налила коньяк «Hennessy», невероятно вкусный, ароматный, янтарный, мягкий, пьянящий, сняла широкую розовую кофту, зажгла электрическую лампочку торшера.

Она беседовала всегда негромко, чуть лениво, глядя прямо в глаза, четко выговаривая все звуки. Жанна часто переходила на испанский, и Алесандру нравилось не понимать ее, а только догадываться, что она сказала.

Они переехали к ней. Квартира в старом районе Китай-города, где уже несколько лет никто не жил и где когда-то, до отъезда в Аргентину, жила Она, была заброшена: пыль, странные запахи, звуки, ржавые краны, скрипучие двери… И какое удовольствие было возвращать туда жизнь, совсем другую, новую.

Алесандр ничего не знал об этой женщине. Знал только, что зовут ее Жанна, что некоторое время она жила в Аргентине, что она работает переводчиком с испанского, французского и португальского языков и что в Москве посещает какой-то французский клуб.

В сентябре Алесандр получил роль в новом и уже до начала репетиций хорошо разрекламированном мюзикле, спонсоры которого не жалели средств, в том числе и на зарплату актерам. Фотографии Алесандра снова стали появляться в журналах, но его это больше не интересовало. Главное было прийти домой раньше Жанны, чтобы успеть купить что-нибудь вкусное к ужину, зажечь свечи, скинуть покрывало с постели, а потом встать раньше нее, чтобы приготовить завтрак и прибрать в комнате.

Алесандру нравилось чувствовать себя неопытным юношей, не знающим города, когда они шли рядом по переулкам и по набережным ночной Москвы. Ведь на самом деле в столице так легко заблудиться. В отличие от Петербурга здесь мало проспектов и линий, и не надо никуда торопиться, опасаясь, что мосты опять разведут так рано.

А в Новый год, их первый Новый год, они слушали бой курантов и смотрели праздничный салют из окна номера гостиницы «Россия», где их ждала ванная, до краев наполненная шампанским. Алесандр никак не мог придумать, что подарить Жанне, — Алесандр, который, помнится, всегда знал, что надеть в клуб, куда позвонить, чтобы заказать такси, как ответить навязчивым поклонникам и поклонницам и отморозкам на ночных улицах… И тогда он подарил ей миллион грецких орехов, на скорлупе каждого из которых написал золотым маркером признание в любви — миллион признаний.

Жанна никогда не была в Петербурге, и Алесандр точно знал, что на выходные или просто в любое время, свободное для них обоих, отвезет ее на экспрессе «Александр Невский» в город на Неве, где все знают его и где он знает каждый уголок, покажет ей свой Васильевский, свою комнату в родительской квартире, крейсер «Аврора», кафе на Невском, белый лайнер, побережье на Крестовском, Синий мост, памятник Екатерине, фонтан у Адмиралтейства, грифонов у клуба на Грибоедова, где они загадают желание, одно на двоих, или не загадают, потому что все уже сбылось; львов, что стерегут город; Летний сад и двухэтажную станцию метро.