Абдулгазы давно пора было уйти, но он, соблюдая строгую почтительность к отцу, еще ни слова не сказал о беспокоившем его деле. В избу зашел Февзи, младший сын Абдулгазы (он жил с дедушкой), зажег свечку и тихо вышел. Его появление нарушило молчание и как бы разрешило Абдулгазы начать беседу. Он сказал, посмотрев со скорбью на старика:

— Благослови, отец!

Выцветшие глаза старика увлажнились. Он шевельнул губами, но слов не произнес, положил свою маленькую легкую руку в ладони сына и покачал головой.

Абдулгазы продолжал таким тоном, словно он сожалел, что ему приходится тревожить отца перед смертью.

— На прошлой неделе в Карасубазаре обратились к мунеджиму[4]. Старики говорят — дальняя нам дорога предстоит… Переселение неизбежно, отец… Наше счастье перекочевало на белую землю… Оно зовет нас за собой… Народ уходит… В Бешарыке не осталось ни души, отец… На днях, если поможет бог, и я хочу подняться…

Чем больше говорил Абдулгазы, тем влажней становились глаза старика. Он смежил веки. Слезинки покатились по ложбинкам морщин. Он собрал последние силы, несколько раз втянул воздух и сказал еле слышно:

— Не надо, сынок, не езжай… Тут мать твоя похоронена… дети… Сердце твое будет здесь… И нигде ты не найдешь покоя… Вдали от родной земли счастья не может быть.

— Что делать, что делать, отец!.. Деревня пуста… В ней я один… Земли наши проданы. У них появился новый хозяин — генерал! Гонит… Я ему мешаю… Пять дней последних дал… или пошлет этапом… Надо убираться… В тоске мое сердце… куда я поеду, где пристану с детьми?..

Мука слышалась в голосе Абдулгазы. Он замолчал, словно ждал ответа на свой вопрос: что делать ему?

Дверь открылась. Блеснул край полной луны. В дверях показались три человека. Один из них — деревенский чобан Азамат-акай, два других, хотя и не родились от одной матери, удивительно походили друг на друга. Оба одинаково рослые, худощавые, с лицами, изрытыми оспой, раздвоенными бородами и черными глазами. Крестьяне прозвали их близнецами. Когда они были вместе, то откликались на это имя. А в одиночку их звали «первый», «второй». «Первый» был балагуром и весельчаком. Своими шутками и прибаутками он многим доставлял утешение и возвращал надежду. Был он вместе с тем рассудителен, и это влекло к нему односельчан. «Второй» немного говорил по-русски: общество всегда отправляло его улаживать дела с начальством.

Близнецы всегда вместе ездили в город, всегда вместе посещали русских. Из того, что говорил первый, мог переводить только второй. Каждый из них являлся как бы половиной другого.

Когда вошедшие переступили порог, старик лежал неподвижно. Взаимные приветствия заставили его очнуться. Он приоткрыл глаза и встретил улыбающееся лицо Азамат-акая. Таким оно было всегда, полное жизнерадостности. В деревне говорили об Азамат-акае: он готов радостно откликнуться зову самого Азраила[5].

Слабая улыбка скользнула по лицу старика, ею он тепло приветствовал приятных гостей.

Азамат-акай и близнецы явились к старику не только узнать о его здоровьи. Джемаат[6] послал их по весьма важному делу. Внезапная смерть старика могла оставить всю деревню без хлеба, лишить ее крова…

Не так давно Мемиш-ага Челебиев возобновил свои посягательства на земли Копюрли-коя и обратился в суд с прошением об утверждении его собственником этих полей, пастбищ, лесов. Это обстоятельство изрядно встревожило крестьян. Каждый из них стал искать купчие крепости на свой участок и свидетелей вступления во владение землей.

Все ходатайства и переговоры по этому поводу общество поручило близнецам. Гости степенно обо всем рассказали старику.

— Бог является свидетелем, — сказал он, вскинув веки ко лбу.

Первый из близнецов произнес:

— Да, бог свидетель всему и с помощью аллаха наше дело будет решено, как того требует справедливость. Но перед судом, когда он состоится, надо объявить о ханском ярлыке… Когда и как он был получен…

Напоминание о ярлыке вызвало в умирающем картины прошлого. Опять наступило молчание. Уполномоченные общества терпеливо ждали: от старика надо было сегодня же получить подробные сведения о ярлыке. Завтра могло быть поздно — старик мог каждую минуту покончить все счеты с жизнью.

Абдулгазы решил заночевать: стало поздно; к тому же неудобно было оставлять гостей одних со стариком.

Отец, часто дыша, еле слышным голосом начал свой рассказ:

— Это случилось лет семьдесят назад. Я ходил чобаном у Аджи Рустема. В один из суровых зимних дней на стадо напали волки и растерзали несколько ягнят… Аджи прогнал меня… Куда идти? Кое-как прожил весну. А летом собрал свой скарб и пришел сюда… Разбил шалаш. Три зимы и три лета провели мы здесь в одиночестве с покойным Пемпе… На третий год сюда переселился твой отец, Азамат. Вслед за ним стали прибывать и прибывать… Вот так населилась деревня.

Старик устал и умолк, грудь его тяжело поднималась. Затем снова послышался шопот:

— Вот так населилась деревня… Наступил десятый год нашей жизни здесь. Джемаат направил меня к хану. Со всех собрали деньги… На них купили самого лучшего скакуна. «Быстроногой» звали лошадь… Я повел ее на байрам… Три дня ждал… На четвертый день начались бега. Их смотрел сам хан… стала в ряд со своей «Быстроногой» и первым пришел к черте… Хан обратил внимание на скакуна, я передал его придворному… Наш бахшиш… Вместе с конем вручил прошение. И стали мы терпеливо ждать ханской милости… Ничего, ничего не приходило… Наконец…

Старик снова умолк. Все испуганно наклонились к нему. Пламя свечи закачалось по комнате, словно тоже испугавшись, задвигались тени. На знаки отца глазами Абдулгазы подвес к его губам кружку с водой. Старик глотнул несколько раз и продолжал:

— В тот же год, пятого мухаррема[7] явился посыльный от хана… Посыльный… с ярлыком… Землю отдал нам… сам хан… Шестьдесят лет… Вон там… в стене… возьмите… там запрятан… между камней…

Глаза старика застыли, голова скатилась с подушки…

В это время в тесном дворе у изгороди двое мальчиков, озаренные блеклым светом луны, навеки скрепляли свою дружбу. Они разговаривали, тесно прижавшись друг к другу.

— Не забудь меня, — говорил Алим, сын Азамат-акая. — Если вас будут там обижать, дай знать мне. Я живо соберу ребят…

— Чем ты поможешь? — хмуро отвечал Февзи, внук старика, — наша дорога очень длинная… Говорят, надо сначала ехать долго по земле, потом целый месяц по морю. Если не утонем, а все говорят — море прожорливое как страшный дэв, то опять выйдем на землю и опять будем ехать до самого конца света… Как ты доберешься туда с ребятами?.. Говорят, не многим удается дойти до той земли, куда мы отправляемся…