Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так и у тебя есть видак.
– И я смотрю. Но редко.
– Почему?
– Долго и часто нельзя. Гениталии опухнут и лопнут к чертям собачьим, а мне в Союз скоро.
– Порнухой балуешься?
– Я этого не говорил.
– Ясно. А как же медсестра из санчасти?
– Лиза? О ней от кого узнал?
– Не помню.
– Нас, мужиков, тут много. А баб свободных и безотказных всего пятеро. Так что к Лизухе еще попасть на прием надо. Без подарка, можно наличными, и не пытайся.
– Мне-то что. Обойдусь.
– Посмотрел бы я на тебя через полгода. Но тогда я буду далеко от этих прекрасных гор и милых духов, чтобы их на куски разорвало. Ладно, отдыхай. Будет скучно, заходи. У меня пузырь водки есть, расслабимся. – Ротный подмигнул заместителю. – А там, глядишь, и к девочкам подвалим. Что подарить у меня есть.
– А как же твои соседи?
– А что? Командир ремонтной роты Саша Игнатенко наш человек. Да и другие тоже. Чмыри, Миша, здесь не выживают.
Козырев усмехнулся и спросил:
– А как насчет Иванова?
– Так он потому и на боевые не выходит. Знает, что вряд ли вернется. Замполит и парторг это понимают, держат его в штабе. Иванов исключение. Он прикрылся политруками, а они надежнее всей авиации, воюющей здесь. У них особая иерархия. Своих они если и сдают, то только в исключительных случаях.
– Понятно!
– Ты отбой проконтролируешь?
– Конечно!
– Ну и добро. Завтра мой день. Понедельник. С подъема буду.
– Давай!
– Давай, командир.
– Не скучай, лейтенант, все будет тип-топ!
– Не сомневаюсь.
– И правильно.
Офицеры вошли в модуль и разбрелись по своим отсекам.
В секции, где устроился Козырев, находился заместитель командира ремонтной роты старший лейтенант Говоров. Он прослужил в Афганистане год и с неделю назад вернулся из отпуска. Дмитрий ковырялся в старом радиоприемнике, непонятно откуда взявшемся в модуле.
При появлении лейтенанта Говоров обернулся и сказал:
– Это ты? Миша. Что в части?
– Спокойно все. Первый батальон в парке, готовится к выходу. Там же и разведрота.
– Плясать будешь?
– Письмо?
– Как и положено. Почтальон недавно принес. На твоей кровати лежит.
Козырев подошел к своему спальному месту. Да, из-под подушки выглядывал конверт. Он присел, взял его, весь обклеенный марками, и, конечно же, сразу узнал почерк. Писала Ольга, да больше и некому было.
Михаил аккуратно открыл конверт и замер, читая послание от единственного родного человека. Ольга писала, что очень соскучилась, хотя с момента разлуки и прошло совсем немного времени. Она вспоминала сладкие дни и ночи, проведенные вместе. Все искренне, без тени фальши.
Лейтенант Козырев получал письма каждый день и отвечать старался так же регулярно. Пока это удавалось ему.
Сослуживцы посмеивались. Посмотрим, мол, что будет дальше. Но они по-хорошему завидовали лейтенанту.
Козырев прочитал письмо и положил его в тумбочку, в стопку таких же теплых, родных посланий. Скоро придется в чемодан перекладывать, тумбочка не резиновая. Он тут же достал тетрадь и с удивлением обнаружил, что чистых листов в ней не осталось.
– Дима, у тебя тетрадь есть? – спросил Михаил.
– Нет. Раз в месяц сообщаю отцу, что жив и здоров. На это я у других возьму. А твои конспекты где?
– В сумке, а она осталась в канцелярии роты.
– Посмотри в тумбочке Гоши. У него вроде была чистая тетрадь.
– Неудобно как-то.
– Неудобно на потолке спать. – Тут в его приемнике что-то щелкнуло. – Все готово.
Старший лейтенант включил приемник. Сперва из динамиков раздалось шипение, прерываемое треском. Потом послышалась бойкая речь на незнакомом языке. Она звучала так, будто вылетала из глубокого колодца.
– Твою мать! – проговорил Дмитрий. – Только время зря потерял. Придется двухкассетник купить, как нарисуется командировка в Кабул. Хотел перед дембелем, но возьму сейчас. А то от тоски сдохну.
Козырев тем временем открыл тумбочку начальника службы ГСМ полка капитана Гогидзе. Там на верхней полке, среди сигарет и пары флаконов французского одеколона, действительно лежала новенькая ученическая тетрадь.
– Да бери, – сказал Говоров. – Гоша не обидится. Он редко пишет.
– Ладно, я отдам. – Лейтенант взял тетрадь, устроился за своей тумбочкой.
Говоров же продолжил тему:
– Может, с Гошей поговорить да затариться бочками с бензином и канистрами с маслом?
– Зачем? – Козырев поднял голову.
– Кто-то мне говорил, что в райцентре местном один дуканщик товар на ГСМ меняет. За канистру масла джинсы дает. А в Булак попасть гораздо проще, чем в Кабул. Полкан иногда разрешает съездить туда за шмотками.
– На автобусе. Прошлое воскресенье наши ездили. Должен был я старшим быть, но ротный сам поехал.
– Вот и я о том же.
– Но даже если капитан и даст тебе бензин и масло, то как ты бочки с канистрами в Булак довезешь? Не в автобусе же?
– Э-э, Миша, не знаешь ты порядков местных. Здесь ничего невозможного нет. Разведка постоянно шарится по зоне ответственности полка. А в нее входит и Булак. Парни из разведроты там чуть ли не ежедневно бывают. А в БРДМ такой груз легко вместить можно. Ребята поймут и сделают все в лучшем виде. Да, надо этот вопрос с Гошей перетереть. Может, ты подсобишь, Миша? У вас на «Уралы» девяносто третьего бензина многие тонны списать можно.
– Это не ко мне.
– Ясно. Ладно, что-нибудь придумаю. Пойду, посмотрю, что наши архаровцы делают. Водки купить?
– Как хочешь. У меня особого желания нет.
– Это очень даже правильно. Трезвость должна быть нормой жизни.
Козырев улыбнулся и спросил:
– Кто это говорит?
Говоров поправился:
– В Союзе. Здесь нормы другие, чисто временные. Пошел. – Он накинул на себя куртку, надел панаму и вышел в коридор.
Козырев исписал четыре страницы, хотя ничего нового в его жизни вроде и не было. Он вложил письмо в конверт, указал адрес и оставил на тумбочке. Михаил решил, что чуть позже бросит послание в почтовый ящик, висевший на стене модуля.
Парень снял берцы, прилег на кровать, посмотрел на кондиционер, старый, но надежный БК-2000. Вчера днем температура была около пятнадцати градусов. С ночи она начала повышаться и к обеду достигла тридцати двух. Сейчас было жарко, душно и как-то тихо. Пылевой бури можно ждать в любую минуту.