— Ребят, черт, вы совсем с ума сошли? — прорычал разорвавший их Коровьев. — я вас двоих очень ценю и уважаю, но никто кроме вас не хочет, чтобы перепалки продолжались! Не забывайте, что мы с вами в первую очередь друзья.

— Ты прав, Адам. — устремив глаза в пол пробормотал Есенин. — Простите, я не знаю, что на меня нашло.

— Я пойду, наверное, с вами. — зашептал Чехов, ковыряя край брюк и не поднимая глаза на Гротеск.

Компания сидела молча, каждый глядел в какую-то одну точку и думал о чем-то своем, в основном о скотском поведении Есенина с Женей, которое очевидно являлось концом мирного периода в дружбе. Все затихли и словно боялись проронить хоть слово. Солнце, снова ставшее оранжевым, принялось читать надписи на стенах, которыми был полон подъезд, и старалось лишний раз не попасть в тоскливые глаза товарищей.

— Вот и славно! Все в сборе! — резко крикнул Ваня, вырывая друзей из пустой задумчивости. — Предлагаю начать со следующей недели! Каждый день по месту!

Булгаков и Базаров заулыбались, Чехов кивнул, все-таки сумев оглядеть товарищей, Коровьев радостно расцвел, выпрямился и полным уважения взором оценил Есенина. Наивность и яркость Вани всегда выводила Гротеск из любой грусти, оставляя их лишь думать: «Ну дела! Остались же в мире еще люди солнца!»

Глава 2. Останкинская горбунья

Квартира номер 12 в доме 27/13 на Малой Грузинской досталась Булгакову от родителей, а родителям в наследство от бабушки и дедушки со стороны отца. Сашины мать с отцом на сорок девятом году жизни поняли, что суета и беспорядок Москвы не для них, и уехали куда-то на юг за границу: в Черногорию или Боснию-Герцеговину. Уже по этому можно понять, что семья Касаткиных никогда не жила бедно, да и квартира на такой знатной улочке тоже говорила о хорошем материальном состоянии фамилии. Перед отъездом господин и госпожа Касаткины взяли с сына слово, что он не будет водить домой девушек. Булгаков пообещал, и вместо него девушек стал водить Хеттский Иван Михайлович, известный более как Есенин. Но и он появился на Малой Грузинской не сразу. Первые два месяца Булгаков провел в одиночестве среди книг о древнем востоке, золотых статуэток слонов и благовоний. Скука и отшельничество быстро надоели Саше, и он решил пригласить к себе жить старого школьного друга Ваньку, с условием, что все платы они будут делить напополам, и Хеттский не даст Касаткину повеситься от затворничества.

Так и вышло. С приезда Вани квартира словно зажила новой сущностью. Началось с того, что Есенин поменял черные шторы на желтые, так что спальня теперь освещалась ярче, нежели до этого. На стенах быстро появились плакаты с группами начала семидесятых годов, в углу оказалась старая акустическая гитара, сплошь испачканная стикерами. При всем спокойствии Булгакова, своего соседа юноша обожал невероятно, хоть иногда и злился за разбитые тарелки и громкую музыку поздно ночью.

Через месяц совместного проживания Есенин стал водить дам, окрещая всех словами «любовь всей моей жизни». После расставания со всеми пассиями, Ваня тридцать минут грустил, а после бежал обольщать новых. Самые длинные романы Хеттского длились в районе двух недель, и прекращались потому что Есенин уставал.

Через три месяца совместного проживания произошли события, описанные раньше, и появился Гротеск, пока что из двух человек. Когда компания собралась полностью, Есенин напечатал документ, в котором исписал основные правила тайного общества, и зачитал, стоя на столе. На Малой Грузинке стало все чаще собираться больше, чем пара людей, иногда даже не людей- во время гастролей музыкант Коровьев оставлял друзьям огромного черного кота с булгаковским именем Бегемот. Базаров и Чехов реже появлялись дома у основателей общества, нежели Адам, но под словом «реже» я имею в виду, что приезжали парни не каждый день.

Адам Коровьев обитал на другом конце города, ближе к югу, но это не останавливало его вечное желание примчаться на Малую Грузинку, приходил он обычно без приглашения, просто стучался в дверь и заходил. Булгаков и Есенин невероятно удивлялись сперва, ведь ноги друга могли занести его в дом 27/13 и рано утром, и поздно ночью. Адам был человеком невероятной душевной простоты и доброты. Он заботился обо всем, что его окружало, ненавидел запах бензина и не пил крепкий кофе. Любил всегда нежно и трепетно, и Есенин даже однажды сказал, что у Коровьева видно не душа, а асфальт в период тополиного плача. Свою музыку юноша играл так лирично, что кажется даже звезды на небе гасли, прятались в фонарях и начинали слушать эту загадочную мелодию. А самое поразительное в Коровьеве было то, что он не скрывал душевную доброту под маской эгоизма, он никем не хотел казаться, всегда был искренен и честен со всеми людьми. Адам был из тех людей, которые даже за огромные деньги не согласятся изменить любимому человеку, предать друзей. Он готовил самый вкусный кофе и таскал беспечному Есенину, гулявшему в мороз без куртки, теплые пироги. Не любить Коровьева было невозможно, нужно быть слепцом, чтобы не любить человека настолько доброго.

Евгений Павлович Кариотский, Чехов, отличался серьезностью, безэмоциональностью, славным интеллектом. Женя редко шутил, не смеялся с друзей, когда те влезали в какую-то очередную передрягу, а лишь журил их и вытаскивал из этих самых проблем. Ум руководил его действиями, размышлял Чехов всегда и везде. Приходя раньше на собрания, шагая по проспектам, засыпая, просыпаясь, чистя зубы, гладя исключительно белоснежный халат, просиживая пары в медицинском и даже разрезая трупы на практике- мысли являлись вечными спутниками этого молчаливого парня. Свое мнение считал Чехов правильным при любом раскладе, анализировал всех окружающих его людей и не терпел запах алкоголя. Смуглое лицо Евгения редко выражало чувства. Заставить его краснеть могла лишь жара, улыбаться лишь Есенин с его беспощадной наивностью. Знаешь, читатель, такого человека можно встретить недалеко от элитных пабов- из его кармана никогда не торчит ручка или салфетка, стрелки на брюках сделаны настолько четко, что кажется, будто ими решительно можно кого-то убить. От таких людей пахнет одиночеством, они неспособны кинуться в ноги к обожаемому человеку, целовать руки, дарить десятки букетов… Они засыпают наедине с мыслями о своей никчемности.

Но не он, а Сашка Булгаков, как ни странно, являлся всеми любимым мозгом общества. Самым популярным выражением лица его была теплая и приятная улыбка, глаза мерцали каким-то отдаленным, магическим светом, и блестели они рядом с черными волосами словно действительные самоцветы. Булгаков любил всех окружающих