похоронному бригадиру растением. Все это создавало впечатление величественной и дикой красоты. Мужчина невольно залюбовался ею, но потом опомнился и позвонил в дверь. Открыла женщина в форменной одежде. Узнав о цели визита, она попросила обождать и куда-то скрылась.

«С жиру бесятся», – подумал Андрей Юрьевич.

Через несколько минут он увидел того, кто бесился с жиру: светловолосого молодого человека в безупречном черном облачении. Его правая щека была скрыта под пластырем, кое-где испачканным кровью – повязка закрывала большую свежую рану.

–Вы документы принимаете? – спросил его бригадир.

–Я, – коротко ответил тот и поспешил спрятать карие глаза в принесенных бумагах – слишком много боли, которую хозяин дома старался скрыть от посторонних, читалось в его взгляде.

Уладив формальности, мужчины договорились о выносе тела на полдвенадцатого, и Андрей Юрьевич вернулся в катафалк.

Денис всегда с интересом изучал обстановку дома умершего и тех, кто пришел его проводить. На этот раз бригада вошла в большой зал, где находились преимущественно молодые люди, одетые с продиктованным дорогими магазинами вкусом. На лицах некоторых читалась искренняя печаль, на других – полнейшее непонимание ситуации и вопрос: «Что я здесь делаю? Я ведь тут ни при чем!»

Внимание Дениса привлекла стоявшая у окна дама, голова которой была закутана в черную, почти непрозрачную шаль, а плечи периодически вздрагивали – это выдавало, что женщина беззвучно плачет. К ней подходили гости, перекидывались парой фраз и вскоре отходили. Похоже, беседа не клеилась – хозяйка дома была поглощена горем и сейчас не могла поддерживать разговоры, как ни старалась это делать. Все слова застилали слезы, которые она пыталась унять, но не могла.

Андрей Юрьевич давал собравшимся указания, кому выносить венки, в какой последовательности выходить и как держаться, а его подчиненные приблизились к гробу. Денис из любопытства посмотрел в него и хотел отвести глаза, но не смог. В дорогом гробу на шелковой подушечке красовалась покойница.

Обрамлявшие нежное круглое лицо каштановые волосы, черные брови и ресницы закрытых глаз, легкий румянец, слегка тронувший щеки, и полуулыбка застывших губ – все это противоречило тому, что девушка была мертва. Казалось, вот-вот она потянется, откроет глаза и выйдет из этого неуютного ящика.

Нанятые мужем визажисты честно отработали свой гонорар.

Но Денис про это не думал – он не мог игнорировать другую странную мысль: «Может, я сплю? Может, сейчас она оживет, и я проснусь? Ведь мертвецы не бывают так хороши!». Но он нес ее в катафалк, он оставил ее там вместе с двумя близкими – мужем и женщиной, стоявшей у окна. Он вместе с другими также уселся в машину, и до кладбища они доехали в тишине, прерываемой всхлипываниями этой стройной женщины в черном платье.

На кладбище гроб снова вынесли, чтобы все могли проститься с покойной, а она все также безмятежно «спала», и ни плачи, ни последние поцелуи не будили ее. Денису казалось, она все-таки проснется и скажет, что вся эта церемония – глупая шутка. Но вот уже все с ней простились, а она и не шелохнулась.

Молодой человек отчетливо понял, что не сможет закрыть и забить гроб. Он тихо перепоручил это Лешке, а потом, стиснув зубы, засыпал могилу, так и не сумев избавиться от ощущения, будто хоронит живого человека.

В «комнате отдыха» «Вечной памяти» Денис сидел, уставившись в стену, и крутил на пальце брелок. Прошедший погребальный обряд слишком сильно его впечатлил. К тому, что смерть ужасна и отвратительна, мужчина уже привык, а теперь он впервые увидел другие похороны. Сказочно красивый дом, дорогие иномарки, стильно одетый молодой вдовец и совершенно прекрасная покойница – все это внушало Денису в разы больший ужас, чем привычные похороны. Еще ни разу он ничем не любовался, будучи на работе. А сейчас в сознании застыло красивое мертвое лицо, которое теперь навеки было скрыто под землей. Поразило его и великолепие самого обряда – официанты, вежливо предлагавшие поминальные напитки и закуски, отливающий черным блеском дорогих машин погребальный поезд и целое море цветов. На венках и в букетах, ставших последними подарками для покойной, были исключительно живые цветы… теперь Денису пришло в голову, что срезанные бутоны – это, как и Олеся, мертвая красота. Мир роз, действительно живущих в саду, девушка покинула вместе с такими же страдальцами – навеки погубленными созданиями, всё еще способными радовать глаз.

Денис был ослеплен струящейся отовсюду траурной красотой, но вместе с тем он видел, как страдали двое самых близких покойнице людей, и не знал, кого сильнее жалеть – рыдающую женщину или мужчину, который не мог позволить себе такой роскоши, как выплакать свалившееся на него горе. Надо бы им завидовать, этим богачам из пафосного коттеджа, но даже тени такого чувства не зародилось в душе у Дениса – лишь глубокое сочувствие и желание хоть чем-то помочь, а вместе с тем – гнетущее осознание того, что поможет им только время, которое постепенно сгладит горечь утраты.

Пока коллега предавался меланхолии, Лешка горячо делился впечатлениями с Вовчиком – обсуждал каждую увиденную на похоронах мелочь – ухоженные розы, дорогие ковры, уютный камин и даже золотые запонки хозяина дома. Казалось, Леша хочет все это удержать в памяти, чтобы потом еще красочнее рассказать жене, в каком роскошном доме он побывал. Вовчик едва успевал поддакивать, чем, видимо, надоел собеседнику, и тот обратился к Денису:

–А ты что об этом думаешь?

–Что? – Денис дернулся от неожиданного вопроса и уронил брелок.

–Понравилось тебе?

–Да, – отчужденно ответил он, нагибаясь за брелоком. Молодой человек попытался понять, из-за чего ответил «да», но вспомнил незнакомых людей, грустные карие глаза хозяина дома, вздрагивающую черную фигуру у окна и очаровательное мертвое лицо.

–Я уволюсь, – резко проговорил он.

–С ума сошел?! – воскликнул Вовчик.

–Не могу больше здесь работать: я не хочу каждый день видеть плачущих людей, которым невозможно помочь, – сформулировал он то, что прятал в себе не первый год.

–Ты перегрелся что ли? – с иронией спросил Лешка.

–Здесь твои шутки ни к чему! – Денис швырнул на стол брелок и попытался объяснить коллегам свои чувства. Но на то они и чувства, что их нелегко облечь в слова:

–Ты видел, как она рыдала и как она скрывала это?

–Кто?

–Эта женщина у окна. Она отвернулась, чтобы не видели ее слез, но не могла их остановить. А эта умершая… она же… она же как живая! Она так молода и прекрасна!

–А мы ее зарыли, – зачем-то подытожил Вовчик.

–Да мы вообще там не нужны, – воскликнул в сердцах