Вот нечто подобное и произошло со мной, только без всякого шума. Просто я почувствовал, что где-то в вышине надо мной словно сдвинулось что-то очень большое - как корабль в тумане, и сразу в ушах зазвенело, глаза заволокло на секунду, «картинка смазалась», и… И все прошло!

Озадаченный, я хмуро взглянул в мутные очи качка и неожиданно для себя твердо ответил:

- Не понял! В своих делах мы сами разберемся…

Договорить я не успел - могучая длань ухватила меня за отворот пальто и потянула, прямо перед собой я увидел гневно сведенные брови над маленькими, свиными глазками. И вдруг, еще более неожиданно для себя самого, я резко ударил лбом прямо в эту жирную переносицу! Не сильно, неумело, но ударил!

Детина разжал руку, удивленно потрогал нос, и тут из волосатых, широких ноздрей на белую майку хлынул такой мощный поток ярко-алой крови, что я даже вскрикнул от неожиданности, отпрянув в сторону.

Дрюня подбежал к своему «вышибале» и протянул носовой платок:

- Жорик, вытрись!

- Да пошел ты! - рявкнул на него парень, запрокинул голову и уже совсем другим тоном сказал, словно извиняясь: - У меня нос с детства слабый! Сосуды лопаются!

И снова гаркнул, поворачиваясь к Дрюне:

- Сам разбирайся со своим должником! Я тебе не держиморда! Понял, лох поганый?!

Вокруг нас начал собираться народ, окровавленная майка Жорика притягивала взоры прохожих, и я решил, что надо линять. Но перед уходом я оттащил в сторону Дрюню, прижал его к железной двери какого-то ларька и медленно сказал, глядя прямо в глаза:

- Если ты еще раз напомнишь мне о своем существовании, я оторву тебе голову, понял?

И добавил, вложив в голос все презрение, какое только смог:

- Дрю-юня-я!

В метро я все не мог успокоиться. С одной стороны, радовала и наполняла законной гордостью победа над внушительным Жориком, а с другой - мне стало жалко Дрюню, уж очень беспомощным и жалким выглядел он, распластанный по двери ларька, глядящий на меня своими широко раскрытыми, белесыми глазами.

«Может быть, человек последние копейки вложил в эти акции, - размышлял я, трясясь в вагоне. - Может, у него дома есть нечего, и детей нечем кормить!».

Правда, я тут же вспомнил, что Дрюня, в отличие от меня, еще три года назад ушел из нашего бесперспективного института в какую-то торговую фирму и даже купил машину, значит, зарабатывал неплохо. Да и жена его, «заслуженный» работник торговли, явно не бедствовала, поэтому жалость моя понемногу улетучилась, а чувство победы осталось.

Да и то сказать - первые положительные эмоции за последний месяц! Хотя, впрочем, наверное, все-таки вторые, первые были связаны с приездом Николеньки…

* * *

Николенькины «полпинты шнапсу» мы все же уговорили вечерком, после того, как мой одноклассник закончил свои «д-дела», съездил на вокзал и привез из камеры хранения свои вещи - латаный грязный рюкзак гигантских размеров и какие-то лыжи, плотно закутанные в кусок брезента.

Сперва, выпив по первой, мы понесли обычную мужскую застольную околесицу, я похвастался сегодняшней победой над качком, на что Николенька брякнул:

- Б-большие ш-шкафы ш-шумнее п-падают! Н-надо т-только ум-меть их-х р-ронять!

Но постепенно мы перешли от юмора к жизни, и веселье куда-то улетучилось.

За рюмочкой, размякнув душой, я подробно рассказал Николеньке о своих невеселых делах-проблемах, и он вполне серьезно сказал:

- С-старик! Т-тебе крупно п-повезло! С-считай, ты з-заново родился! Д-детей н-нет, с-страдать особо н-некому… Т-твоя жизнь с-снова - ч-чистый лист. Р-рисуй на нем в-все, ч-что х-хочешь! И имей в в-виду - иметь к-квартиру в М-москве в н-наше время - все р-равно ч-что раньше в-выиграть в «Спорт-лото» д-десять т-тысяч!

Слова Николеньки грели меня лучше водки - впав в депрессию, я давно не общался ни с кем, кроме Витьки, соседа-люмпена с алкашеским уклоном, а жизнь свою считал пропащей и конченной.

Тут надо еще сказать вот о чем: в школе, особенно в младших классах, я ненавидел Николеньку всей душой - за его острый язычок и нахальную смелость. Мы часто дрались, причем я был физически сильнее, но морально Николенька побеждал меня даже с разбитым носом. Потом все изменилось - я из вполне одаренного и развитого приготовишки превратился в закомплексованного угрюмого прыщавого подростка, ожидающего подвоха от всех и каждого, а Николенька… Он остался самим собой. Уверенный, ироничный, остроумный, всем своим многочисленным «Любовям» он неизменно дарил серебряные монетки прошедших веков на веревочках - Николенька каждое лето пропадал где-то на просторах Великорусской равнины с ватагой таких же, как он, «диких» археологов.

К окончанию десятого класса я забросил спорт, он - археологический кружок, и случай свел нас на полуподпольном концерте самодеятельных рокеров в одном из окрестных подвалов. Помню, Николенька тогда подошел ко мне, выпившему и злому, пожал руку и сказал: «М-молодец! А я д-думал, т-ты вообще - п-пенек! Ан-ндеграунд - это с-сила, с-согласись!».

Тогда все увлекались андеграундом, неформалами, всякими роками, панками и прочими проявлениями молодежного духа свободы, который впоследствии оказался и на фиг никому не нужен. Так или иначе, но мы сблизились с Николенькой, даже работали на одном заводе, коротая время до армии. Мы оба завалили вступительные экзамены, я - по глупости, а Николенька, по-моему, - специально, чтобы мать отстала. Она видела своего младшенького великим экономистом, на худой конец, бухгалтером, чему Николенька не радовался - бумажную возню и цифирь он ненавидел всей душой.

На заводе, оборонном предприятии с семизначным номером, мы проработали полтора года. Николенька пошел учеником термиста, а я - фрезеровщиком. Там моего друга и прозвали Николенькой за ангелоподобную внешность. Кстати, Степанычем меня впервые назвали тогда же, а вообще-то я Сергей Воронцов. Прозвища подарила нам остроязыкая нормировщица, кажется, Света, объект ухаживаний всего цеха. По-моему, у Николеньки был с ней роман…

Мой друг уходил в армию раньше меня на две недели, утром у военкомата мы обнялись, и он сказал: «П-писать не б-буду, не л-люблю. Т-ты тоже не п-пиши. Ав-вось с-свидимся! П-пока».

Авось растянулось на несколько лет…

В следующий раз мы с Николенькой встретились через год после обоюдной демобилизации, чисто случайно, на Казанском вокзале. Вообще, история совершенно анекдотическая, как в кино, из ряда вон - столкнулись мы, что называется, «средь шумного бала, случайно». Я ехал домой на каникулы, успешно закончив первый курс, а Николенька, наоборот, приехал из дома в Москву, где ему неделю предстояло ждать каких-то археологов из Риги, чтобы потом отправиться вместе с ними в Среднюю Азию. Я с баулами и авоськами пробирался к перрону, а Николенька с рюкзаком и палаткой двигался мне навстречу, и где-то в людском водовороте мы столкнулись - здрассте!