Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Варди ухмыльнулся и поскреб затылок.
– Волчья Пустошь… Хрен знает сколько туда тащиться в компании этого блаженного. Терпеть лишения, защищать его, пока старикан будет только сопеть и попердывать в седло.
– Почему отец послал с ним именно тебя?
– Если б я еще знал, – избегая прямого взгляда, он развел руками. – Лучше бы отправился с тобой в Глейриф. И то веселее.
Да уж, знать бы, кому из нас повезло. Варди бегло попрощался и отправился заниматься сборами, а я остался ждать. Скоро отец закончит с этим умалишенным? Что еще жрец ему наболтает? Я сильно сомневался в том, что у кого-то из ему подобных остался Дар. Это ведь не искатели.
Ну вот, снова вспоминаю детей гор. А еще в Антрим тянет с неодолимой силой: закрываю глаза и вижу россыпь бирюзовых звезд на стенах пещер, горящие каменные жилы, слышу неясные голоса и шорохи под землей.
Стиснув зубы, я привалился затылком к стене. Уже много дней зудит эта заноза, напоминает о себе при каждом удобном случае. И надо же было так влипнуть! Влюбился, как мальчишка, а теперь мучаюсь. Кто бы мог подумать. Такая глупость.
Я невесело усмехнулся и взлохматил волосы. Опустил веки, припухшие от недосыпа.
Несколько дней назад снял с окна Ночного Странника и бросил на дно сундука, но и это не спасло – Каменная жрица продолжала являться во снах, и наутро я готов был седлать Чалую и мчаться в Скальный город, сбивать кулаки в кровь, умоляя горы открыть мне дорогу. Несколько лет назад, покупая амулет на ярмарке у Рорана, я еще не знал, что тот зачарован его дочерью. В каждом самоцвете, в каждой звенящей подвеске я чувствовал ее магию – звонкую, как песня, и чистую, как ручей.
Чувство непоправимой ошибки мешало думать и жить. Правильно ли я сделал, отпустив ее? Глаза, полные скорби и боли до краев, еще долго будут тревожить мои мысли.
Я раскрыл ладонь и посмотрел на ненавистный браслет. Если не найду способ переубедить лорда или снять эту штуку, в крайнем случае придется отхватить себе руку. В нашу последнюю встречу эта дрянь проявила себя особенно ярко, и, кажется, начала навязывать чужие мысли. Браслет зачарован сеять зло.
Я пытался сказать Рамоне хоть что-то, предостеречь, но магия туманила разум, не давала связать и пары слов. Еще одна причина, по которой я не могу больше с ней видеться. Все равно наши встречи пора было заканчивать, я не должен ломать ей судьбу. А она…
Да молода она еще. Верит во что-то и видит меня совсем не таким, какой я есть.
Проклятье. Вроде правильно рассуждаю, но на душе так паршиво.
Кое-как отлип от стены, чувствуя, что в голове мутится. Если так и будет продолжаться, совсем растеряю форму. И так уже пропустил одну маленькую, но важную деталь.
Варди, когда лжет, никогда не смотрит в глаза. Почему этот северный пройдоха решил надурить меня?
Размышления прервали приглушенные крики отца, доносившиеся из-за закрытой двери. Я прислушался, но смог разобрать только:
«…говорил подождать!»
Я поморщился. Лорд Брейгар редко позволял себе повышать голос, чаще обжигал ледяным презрением. Интересно, чем этот жрец его разозлил?
«…этот день никогда не настанет!»
Следом неразборчивое бормотание и грохот, будто со всего размаху приложили кувшин. Стражи у дверей не повели и бровью, привычные.
«…впустую! Столько лет…»
Я нахмурился. О чем отец говорит?
Или о ком?
Глава 3. Пленник
Рамона
Полночи я не могла уснуть. Ворочалась на постели, как индюшка на вертеле. Голову переполняли мысли – они то затихали, позволяя окунуться в поверхностную дрему, то врывались ураганом, заставляя откидывать одеяло, долго всматриваться в ночную темноту, а после жадно глотать успокоительный отвар.
«Ты стала рассеянной», – говорили отец и брат.
«Ты похудела и осунулась», – твердили в один голос подруги.
«Ты витаешь где-то не здесь», – замечала матушка Этера.
Последние недели я провела в агонии. Горела и плавилась изнутри, проводила мучительные часы в лоне древних святилищ, умоляя Матерь Гор послать хоть сон, хоть знак, но богиня молчала. Молчали и камни, прежде благоволившие мне, и невольно закрадывался страх – а если я все-таки теряю силу?
Дважды я начинала собирать вещи, готовая бежать без оглядки, но бросала все на полпути, прятала в ладонях лицо и думала, думала, думала.
«Это может быть связано с тобой», – слова Верховной не оставляли ни на миг, и я знала, что должна еще раз повидать Ренна. Поделиться своим открытием, рассказать все начистоту, а там будь, что будет.
Конечно же он мне не поверит. Конечно, усмехнется краешком губ и скажет, что все это чушь. При мысли о моем лестрийце в груди становилось болезненно горячо, а следом просыпался страх, втыкался иглами под кожу. Лезли воспоминания о том странном сне, и казалось, что фигура человека в крови обретает черты Реннейра.
Они готовы убить его, если он вдруг окажется ребенком из пророчества. Попрать природу искателей и нарушить древний завет «не отнимай жизнь».
«Лицемеры… лицемеры!» – кричал в голове голос старейшины Ольда, и я видела перед собой заплаканную белокурую девочку, его дочь. Заглянув в наполненные печалью глаза, я не могла оставаться равнодушной.
Как жить спокойно, зная, что вокруг творится такая чудовищная несправедливость? Как молчать, когда страдает невинное дитя?
Я дала Коринне слово, что помогу. И, раз уж мне все равно не спится, надо действовать.
Коридоры Антрима всегда подкидывали неожиданные сюрпризы: читали мысли и показывали то, что душа желала. Однажды в детстве я хотела спрятаться от гнева дедушки. Тогда я сильно напроказничала, и он, строгий холодный старик, искал меня, чтобы наказать. Я бежала прочь, а где-то сзади грохотал голос деда – и внезапно увидела темный лаз, которого, я точно помнила, раньше не было. Внутри пахло сыростью и мхом, но чутье вело меня все дальше – без всякого страха.
Лаз вывел к подножью водопада. Ослепительно сияло солнце, а на берегу рассыпались сугробы белоснежных цветов. Это было одним из самых ярких воспоминаний детства: как я рвала их и плела венок, а потом шагала по тропинке, пока не встретила маму. Она возвращалась с прииска – вот удивления-то было! А дед так и не смог меня найти.
Уже много лет его нет с нами, а я все не могу понять, за что он не любил не
