Однако по возвращении домой он с удивлением обнаружил, что продолжает думать о ней, послал ей мейл, она ответила, у них завязалась переписка, да такая интенсивная, что в последнее время он проверял почту по десять раз на дню. Он залез в Интернет, нашел на карте город, где она жила, ее улицу и дом, а заодно узнал, сколько времени потребуется, чтобы доехать до нее на машине, и это несмотря на то, что они условились встречаться только во время туристических поездок. Часть пути до ее дома была ему знакома — он ездил тем же путем в гости к Руме в Бруклин.

На этот раз они договорились вместе поехать в Прагу и даже жить в одном номере, а в январе им предстоял совместный круиз по Мексиканскому заливу Когда он намекнул миссис Багчи о возможности соединить их жизни, она категорически отказала ему. «Одна мысль о новом замужестве приводит меня в ужас», — сказала она, но он нисколько не обиделся, наоборот, от этого общение с ней в его глазах только выиграло. Он вызвал в памяти ее лицо, живое и привлекательное, несмотря на то что ей уже под шестьдесят, и она была всего на пять-шесть лет моложе его жены. В отличие от покойной жены миссис Багчи с удовольствием носила американскую одежду — брюки, кардиганы, мягкие свитера, — а пышные темно-каштановые волосы укладывала в тяжелый узел на затылке. Но больше всего его привлекал в ней голос: грудной, сильный, с богатыми модуляциями. Причем говорила она немного, взвешенно, обдумывая каждую фразу, как будто не могла за один день произносить больше определенного количества слов. Может быть, именно потому, что она ничего не ждала от него, он был с ней особенно заботлив, внимателен и щедр, как никогда во время всей своей супружеской жизни. Он усмехнулся, вспомнив, что смутился как ребенок, когда в первый раз попросил миссис Багчи сфотографироваться с ним на фоне одного из каналов в Амстердаме.

Рума предложила встретить отца в аэропорту, но он отказался: лучше он возьмет в аренду машину и доедет до нее сам; ему это не сложно, он уже скачал из интернета карту и разработал оптимальный маршрут. И теперь, услышав шелест шин по гравию дорожки, Рума бросилась подбирать разбросанные на полу гостиной игрушки и закрывать книги, которые Акаш всегда оставлял открытыми на любимых страницах.

— Выключай телевизор, медвежонок, — сказала она с волнением. — Вставай, даду приехал к нам, пошли его встречать.

Акаш неподвижно лежал на ковре перед телевизором, уперев подбородок в сложенные кулаки. Он представлял собой идеальный пример синтеза двух рас: у него были курчавые, еще ни разу не стриженные волосы и золотисто-смуглая кожа. Даже волоски на руках и ногах были золотыми, отчего он напоминал Руме маленького львенка. И в его лице, в слегка раскосых зеленоватых глазах тоже было что-то от будущего льва. Акашу недавно исполнилось три года, но у Румы уже начались столкновения с сыном — у него был твердый, неуступчивый характер, который, как она предполагала, в подростковом возрасте мог вполне перерасти в непреодолимое упрямство. А после переезда характер Акаша и вовсе испортился, и Рума знала почему: ей постоянно хотелось спать из-за беременности, Адама почти никогда не было дома и ребенку просто не хватало общения. Несколько раз он даже бросался на пол в истерике — его тельце, которое она вскормила своим молоком, становилось совсем чужим, злым и как будто закостеневшим. А иногда, наоборот, он цеплялся за материнскую юбку и не отходил от нее, даже пока она готовила ему обед.

Хотя она и не говорила Акашу о будущем малыше, Рума была уверена, что он заранее ревнует ее к младшему братику или сестричке. Ее собственное поведение также было далеко от совершенства: из-за постоянного недомогания она стала более строга, часто запрещала сыну что-то в резкой форме и без разумных объяснений. Рума оказалась не готова к тому, что ее жизнь изменится кардинальным образом, что в ней вдруг станет так мало смысла и так много утомительной и бесполезной работы. И что она окажется совсем одна. Как часто ей хотелось по утрам одеться и уйти на работу. Как ее мать только выдержала подобное испытание? Как она могла переехать в незнакомую страну, всю жизнь заниматься только детьми, домом и супругом? Для Румы пример матери всегда служил своего рода «антисценарием», но… взгляните на нее! Сейчас она в точности повторяла материнскую жизнь.

Рума быстро подошла к телевизору и выключила его.

— Надо отвечать, когда с тобой разговаривают, Акаш. Вставай, пойдем встречать даду.

Они вышли на крыльцо. Вид арендованной машины, небольшого седана темно-синего цвета, расстроил Руму, еще раз напомнив ей о том, что она живет за тысячу километров от места, где она родилась и выросла, что вокруг нет ни друзей, ни знакомых и что даже ее отец приехал проведать ее в первый раз. За время долгой жизни в Америке семья обросла широким крутом друзей-бенгальцев из Пенсильвании и Нью-Джерси, а у них с Роми были свои, школьные, компании. Отец и по сей день продолжал общаться со своими старыми знакомцами, но здесь, в Сиэтле, Рума находилась в полной изоляции. Когда она в последний раз видела отца? Семь месяцев назад! Как быстро пробежало время… За упаковкой вещей, переездом, устройством нового жилья она провела уже более полугода. Да и отец не сидит на месте — теперь только и колесит по свету, за ним не уследишь.

Акаш прижался сзади к ее коленям, выглянул из-за юбки, и они молча наблюдали, как отец Румы открыл багажник и вытащил оттуда небольшой черный чемодан на колесиках. На нем была бейсболка с надписью «Помпеи», коричневые хлопковые брюки и небесно-голубая футболка, а на ногах — белые кожаные кроссовки. Рума поразилась, насколько ее отец стал неотличим от любого другого американца его возраста. Волосы седые, кожа светлая, никто и не скажет, что он — индус. Мать всегда подчеркивала свою национальную принадлежность: до последнего дня носила яркие сари, золото в ушах и на шее, а на лбу — бинди величиной с пятак.

Отец тем временем повез чемодан по гравиевой дорожке к дому. Протащив его несколько шагов, он поднял чемодан за ручку — тащить колеса по гравию было неудобно. Рума видела, как от усилия напряглись мышцы у него на шее, и внезапно пожалела, что Адама нет дома и некому помочь.

— Акаш, неужели это ты? — спросил отец с деланым изумлением, подходя ближе. — Не может быть, чтобы ты сумел так сильно вырасти!

Он говорил по-английски; Акаш все равно давно забыл бенгальские слова, которым Рума учила его в младенчестве. Последний год он научился говорить полными предложениями, а у Румы не хватало самодисциплины, чтобы систематически заниматься с сыном бенгальским языком. Одно дело мурлыкать ему колыбельные на бенгальском, и совсем другое — объяснять правила грамматики и требовать, чтобы он правильно называл предметы и действия. Да и сама Рума чувствовала, что ее бенгальский постепенно забывается за ненадобностью. Когда мать была жива, все было по-другому, с ней они говорили только по-бенгальски, но теперь… Отцу было все равно, она чувствовала, что он не возражает против того, чтобы разговаривать по-английски. Теперь Рума вспоминала бенгальский язык, только когда из Калькутты звонила очередная тетя, поздравляя ее или Акаша с днем рождения, и запиналась, путая понятия и времена. Не поверить, что именно на этом языке она проговорила все свое детство.