— И сколько тебе лет? Три? Или триста? — спросил отец.

Акаш ничего не ответил, рассматривая пол около носка сандалии.

— Мам, я пить хочу, — сказал он вдруг капризно, дергая ее за юбку.

— Подожди минуту, Акаш.

Отец совсем не изменился. Несмотря на преклонный возраст (ему было уже под семьдесят), глаза его оставались ясными, подбородок был по-прежнему тверд, а кожа — чиста, хоть морщин заметно прибавилось. Он был все так же крепок, и волосы его, хоть и поседели, были густы, как раньше. «Гораздо гуще моих», — с печальным удивлением отметила Рума. После рождения Акаша волосы у нее буквально посыпались, ей страшно было глядеть утром на подушку, так много оставляла она на ней темных прядей. Хотя доктора уверяли, что в этом нет ничего страшного и что волосы отрастут снова, в ванной у нее стояла целая батарея дорогостоящих шампуней против выпадения волос и средств для стимуляции их роста. Отец выглядел бодрым, отдохнувшим, опять-таки в отличие от самой Румы, которая в последнее время едва ноги носила. Она знала, что выглядит из рук вон плохо, темные провалы под глазами стали так заметны, что она начала запудривать их, даже если целый день оставалась дома. К тому же она слишком быстро набирала вес. Когда она была беременна Акашем, в первом триместре она даже похудела, но сейчас опережала график на добрый десяток фунтов — видимо, потому, что постоянно доедала за Акашем и почти перестала ходить пешком. Ей пришлось раньше времени заказать по каталогу брюки с эластичной вставкой на животе, а лицо так неприятно оплыло, что она не могла без содрогания смотреть на себя в зеркало.

— Акаш, поздоровайся с даду, — сказала Рума, легонько подталкивая сына вперед. Она поцеловала отца в щеку. — Ну, как ты добрался? Долго ехал от аэропорта?

— Нет, ровно двадцать две минуты. — Отец всегда точно знал, сколько времени он потратил на поездку. Даже до возникновения электронных карт он мог с точностью до минуты указать время, затраченное на передвижение от дома до офиса, до их любимого супермаркета или до квартир его друзей.

— Бензин тут дороже, чем у нас, — добавил отец. И хотя он сказал это без тени раздражения, Руму укололо чувство вины, что бензин в Сиэтле дороже, чем в Пенсильвании.

— Наверное, ты устал с дороги? Перелет был долгим…

— Я устаю только вечером, дочь. Иди-ка сюда, — обратился он к Акашу. Он поставил чемодан на землю, слегка нагнулся и расставил руки.

Но Акаш прижался головой к ногам матери и не двинулся с места.

Они вошли в дом, на пороге отец наклонился, развязывая шнурки, и Рума заметила, что руки его слегка дрожат.

— Баба, иди сюда, в гостиную, тебе здесь будет удобнее, — позвала Рума, но отец упрямо снял кроссовки в прихожей, аккуратно поставил их рядом с вешалкой, а потом выпрямился и огляделся вокруг.

— А почему даду снял ботинки? — спросил Акаш.

— Потому что ему так удобнее.

— Я тоже хочу снять сандалики. — Акаш топнул ногой в паркет.

Это была еще одна из детских традиций, которую Рума перестала соблюдать, сама не помнит когда и почему, — в родительском доме всегда ходили босиком. Но она проигнорировала требование Акаша и повела отца по дому. Дом был большой, комнаты просторные, красиво отделанные, более нарядные и хорошо обставленные, чем те, в которых она провела детство. Акаш шел за ними следом, иногда забегая в ту или иную дверь, затем с шумом выбегая обратно в коридор. Дом был построен в 1959 году, его когда-то спроектировал для себя один известный архитектор, и после покупки Рума и Адам решили воссоздать в нем первозданную атмосферу. Потихоньку дом заполнялся мебелью периода шестидесятых: дорогими диванами, обитыми шерстяной тканью приглушенных цветов, длинными, низкими книжными шкафами на ножках. В нескольких кварталах, в конце уходящей вниз узенькой и короткой улицы, раскинулось озеро Вашингтон. Окно в гостиной выходило прямо на него, а за столовой была устроена застекленная терраса, с которой открывался еще более чудесный вид: налево — Сиэтл, а прямо — величественный горный хребет Олимпик. Заснеженные пики гор, казалось, подпирали наползающие на них белоснежные облака. Хотя Рума и Адам не хотели покупать дом в пригороде, после пяти лет жизни в тесной квартирке на первом этаже дом на озере, где, сидя на террасе, можно было наблюдать переливы закатного неба, показался им райским уголком.

Рума махнула рукой в сторону двух мостов, перекинутых через озеро, — одной из самых впечатляющих местных достопримечательностей. Несмотря на свои размеры, в центре озера мосты крепились на понтонах, так как там было слишком глубоко. Отец проследил глазами за движением ее руки, но ничего не сказал. Рума невольно вздохнула. Мама точно вела бы себя иначе: охала и ахала, глядя на открывающийся вид, прошлась бы взглядом по обстановке комнаты, наверняка предложила бы что-нибудь изменить — ну хотя бы заменить зеленые занавески на серебристо-серые. А отец молча мерил гостиную шагами, будто измерял ее в длину и ширину. Рума вспомнила, что он всегда так делал, даже когда помогал ей переезжать в студенческое общежитие, а потом, после колледжа, в ее первую съемную квартиру. В голову ей невольно пришла картинка, от которой она чуть не фыркнула вслух: отец приезжает на пьяццу Сан-Марко и, вместо того чтобы слушать гида, нарезает круги вокруг площади, запоминая ее размеры.

Рума отвела отца вниз — она приготовила для него гостевую комнату. Пространство комнаты было разделено на две части складывающейся перегородкой.

В одной части стояла кровать и трюмо, в другой — диван, небольшой письменный стол, книжный шкаф и низкий журнальный столик. Рума открыла дверь в ванную комнату, показала на плетеную корзину, стоявшую за дверью.

— Ты можешь складывать сюда грязную одежду, — сказала она, — а если хочешь, комнату можно перегородить на две. Смотри! — Она потянула за край перегородки, демонстрируя ее возможности.

— В этом нет необходимости, — сказал отец.

— Закрой совсем, мамочка! — закричал Акаш, дергая ее за руку, из-за чего кремовое полотно перегородки всколыхнулось. — Совсем закрой, давай, давай!

— Нет, Акаш.

— Я буду здесь жить, когда вырасту, — с гордостью заявил Акаш.

— Маленький телевизор в углу работает, но он не подключен к кабелю, — продолжала Рума. — Твоя любимая передача идет на девятом канале, — добавила она, помня о том, что отец любил смотреть ток-шоу о судебных заседаниях.

— Эй, а ну-ка слезай с кровати, нельзя бегать по ней в обуви, — внезапно сказал отец Акашу, который залез на кровать и большими шагами ходил по покрывалу.

— Золотко, слезь с кровати.

Несколько мгновений Акаш продолжал шагать, не обращая на них внимания, а затем остановился и с подозрением поглядел на деда.

— Почему? — спросил он.

Прежде чем Рума успела что-то сказать, ее отец произнес с серьезным видом:

— Потому что у меня будут ночные кошмары.

Акаш повесил голову. К удивлению Румы, он быстро спрыгнул с кровати на пол и даже в спешке пробежал несколько шагов на четвереньках, как будто еще не научился как следует ходить.