Настя не удостоила хохмача-некрофила и взглядом.

— Где расписаться?

— Вот здесь. И здесь. У вас есть гдеостановиться? — Теперь, когда дело было обстряпано, следователь позволилсебе намек на участие.

Пропади ты пропадом, неужели не ясно, что остановиться ейнегде? Что она никогда и в глаза не видела этого одичавшего от людских толпгорода. Что два часа назад она впервые в жизни проехала в метро, а час назад еевпервые в жизни обхамили в троллейбусе. И что переночевать она может только навокзале. Или здесь, в морге судебной экспертизы…

— Я думаю… Та квартира, в которой он жил… Я бы могла…

Следователь скуксился и яростно почесал заросший кадык.

— Лично я бы вам не советовал. Место не из приятных…

— Разве я не могу там остаться?

В конце концов это проблемы гражданки Киачели. Дело закрыто,квартира, в которой обитал усопший, оперативного интереса не представляет, авозиться с этой Венерой от сохи — удовольствие ниже среднего…

— Можете. За квартиру эту вроде уплачено за полгодавперед, хозяева живут где-то в Псковской области, сюда не приезжают. Думаю,никаких проблем с этим не будет. Только сначала заедем в управление.

— Зачем? — Губы у Насти мелко затряслись, и онаснова зарыдала.

И снова стала подозрительно смахивать на бывшую супружницуследователя, записную нимфоманку.

— Заберете кое-какие вещи покойного. И ключ отквартиры.

— А когда я смогу забрать брата?

— Собираетесь везти тело на историческую родину? —Чертов патологоанатом, развращенный упоительной и такой безнаказанной близостьюк смерти, снова подначил Настю. — Дешевле здесь все устроить, честноеслово. У нас и крематорий есть вполне сносный. И колумбарий при нем уютненький…

Следователь закашлялся: за пять лет совместной работы он таки не смог привыкнуть к дешевым шуточкам трупореза. Подобные шуточки приводилибезутешных родственников в неистовство, они писали жалобы начальствупатологоанатома, хотя (с тем же успехом) можно было писать жалобы и господубогу. Патологоанатом прочно удерживал позиции в морге, он пережил здесь всех,включая уборщицу и заведующего — третьего за последние полтора года.

— Нам пора. — Следователь еще раз сверился слистком протокола и посмотрел на Настю:

— Нам пора, Настасья Кирилловна.

Симментальская корова в черной юбке даже возразить непосмела. И покорно поплелась за следователем.

…Патологоанатом нагнал их у самого выхода и бесцеремонноухватил Настю за руку.

— Простите, пожалуйста… Вы не страдаете аллергией?

— Да… — Настя удивленно подняла выгоревшиеброви. — Откуда вы узнали? На крыжовник…

* * *

…Записная книжка, портмоне со смехотворной суммой втринадцать рублей сорок шесть копеек и ключи — вот и все, что досталось ей внаследство от Кирюши. Плюс листок с описью — чтобы не заблудиться в квартиребрата на первых порах.

— Он не оставил никакой записки? — вежливоспросила Настя у следователя.

— Записки?

— Когда кончают с собой, то обычно оставляютзаписки. — Господи, неужели это говорит она, и к тому же таким казенным ибезразличным голосом? — Вы следователь, вы должны знать. “В моей смертипрошу никого не винить…” Или что-нибудь в этом роде…

— Нет. Никаких записок не было.

— Я знаю Кирюшу. Он просто не мог покончить с собой.

— Вы не видели его несколько лет.

— Это ничего не меняет. Я никогда не поверю, что мойбрат…

— Дело закрыто. И поверить вам придется.

Настя перевела дух. Дело закрыто, и бессмысленно что-тодоказывать этому человеку. Человеку из Большого Города. А Кирюша был Человекомиз Маленького Городка. В маленьких городках совсем другие отношения со смертью.Гораздо более почтительные. Никто не станет ломиться к ней без спроса.

— Вы говорили что-то о его знакомой… Которая позвонилав милицию. Я могу поговорить с ней?

Следователь скептически осмотрел Настю с головы до ног: кчерной, уже намозолившей глаза юбке был пристегнут такой же черный мешковатыйсвитер. Поношенная куртка из кожзама и темный платок дополняли картину. Вряд липодружка самоубийцы захочет встречаться с его сестрой, хотя и она тоже была вчерном. Но это был совсем другой черный цвет.

Стильный черный.

Подружка самоубийцы пользовала духи “Magie Noire”<“Черная магия”> и подкрашивала губы радикальной помадой “Das SchwarzePerle” <“Черная жемчужина”>. Подружка самоубийцы была с ног до головыувешана шайтанским агатом, косящим под черный опал (продвинутые кольца безоправы для камня и такие же продвинутые кулоны). Подружка самоубийцыотрекомендовалась идиотским и явно где-то украденным именем “Мицуко”, сразу жепопросилась в “дабл” (он же сортир при ближайшем рассмотрении). А потом всюдорогу донимала следователя ею же самой изобретенной присказкой “o'key-dokey”.

И даже не всплакнула над бездыханным телом любовничка.

— …Я могу поговорить с ней? — Настя снованапомнила следователю о своем существовании.

— Не думаю, что это прояснит ситуацию… Но если хотите…

— Как с ней связаться?

"Возле урны с прахом и свяжешься”, — хотел былосказать следователь — как раз в духе патологоанатома, — но вовремясдержался, сердобольный придурок. Впрочем, в Управлении его так и называли —“Забелин — сердобольный придурок”.

Кроме портмоне, записной книжки и ключей от квартиры, Настяполучила еще и сопровождающего — стажера с сомнительной фамилией Пацюк.Управленческие шутники отрывались на Пацюке по самые гланды, они преуспели винтерпретациях: за месяц Пацюк побывал и “Поциком” (с ударением наехидно-непристойном “О”), и “Поссюком”, и “Писюком”, — пока секретаршарайонного прокурора Оксана, имеющая кровных родственников где-то подТернополем, не сообщила, что “Пацюк” переводится с хохлацкого как “крыса”.

Тут-то и начался очередной виток пацюковских мучений. Ладнобы только крыса, это еще можно пережить, так ведь еще и хохол!..

Но Пацюк плевать хотел на все эти хихоньки-хахоньки иглубокомысленные замечания в курилке о пользе украинского сала для молодогорастущего организма. Напротив, он собирался пустить в Управлении корни и современем занять в нем видное место. И уже не сходя с этого места, занятьсяпротухшими “глухарями”, коих в Управлении набрался не один десяток. Кроме того,Пацюк читал по ночам “Практическую психологию” и изысканные малостраничныеяпонские детективы. И был уверен, что нераскрываемых преступлений несуществует.

Именно Пацюка, этого недобитого адепта Эдогавы Рампо<Эдогава Рампо (1894 — 1965) — японский писатель, автор детективов>, ипристегнули к Забелину. И к забелинским делам, где, кроме серьезного двойногоубийства на Наличной, полусерьезного несчастного случая с крупным бизнесменом,выпавшим из окна, и совсем уж несерьезной коммунальной поножовщины нанабережной Макарова, а также прочей бескровной шелухи, значилось еще исамоубийство К. К. Лангера.