с Нежитью, жрец не мог иметь жену. Сыновья жреца женились, но когда приходило время старшему сыну самому стать жрецом, жену разводили с ним. И она имела право выйти за другого. Верховный жрец, остановивший мор, вскоре погиб, упав с горы, и жрецом стал его старший сын Усдан. Прежде верховный жрец назначал преемника сам. Это должно было происходить в присутствии короля. Верховный жрец мог назвать любого — но только из своего рода. Король имел право вынести запрет — до того момента, пока сила жреца не перешла. В случае запрета верховный жрец обязан был выбрать другого претендента. В случае смерти верховного жреца, старший сын наследовал ему автоматически.

Когда вестника Нежити завалило тяжелыми камнями при обвале в Серой горе, Нежить не выбрала нового. Все обязанности вестника перешли к Усдану. При Усдане все изменилось. Нежить не забыла нарушение союза. Вскоре она заявила, что отныне будет приходить каждые несколько лет. Запись об этом появилась в списках верховного жреца. Люди тихо пороптали, но смирились. Только радовались, если их дети рождались некрасивыми. А кто-то специально оставлял уродливые шрамы на лице своего ребенка.

Было еще кое-что, что заставило людей смириться. Усдан возносил хвалы Нежити два дня и три ночи, и она согласилась принять золото вместо жертвы. Каждый мог выкупить своего сына или дочь. Весы были устроены просто — на одну их сторону вставали юноша или девушка, а на вторую клали принесенное золото. Как только весы выравнивались, юношу или девушку отпускали, давая им освободительную бумагу, заверенную верховным жрецом. А золото бросали в Серую стену. В то время в богатом королевстве было его с избытком. Но не у всех. И в жертву были принесены юноши и девушки из самых беднейших семей. Поднявшийся в глухих селах ропот быстро задавили.

С этого дня нигде нельзя было купить никакой золотой вещи. Золотые монеты исчезли из королевства, сменившись серебром. По королевству стали рыскать грабители, и многие люди закапывали украшения и монеты в землю. Но все было напрасно — весь огород могли перекопать за ночь, оставив семью без овощей. Богатейшие люди Крамтона копили золото только для себя. И в следующее жертвоприношение снова выкупили своих детей.

Время шло, и запасы золота иссякали. Люди уже не гнушались раскапывать могилы, в надежде поживиться колечком или крошечной золотой пуговицей. Король отправил искать залежи желтого металла во всех уголках королевства. Почти все было впустую — золото было найдено только возле реки. Берега перерыли так, что река сменила русло, а золота не набралось даже на выкуп одного человека. В эти времена разграбили даже сокровищницу самого короля, отвлекши внимание пожаром во дворце. Поговаривали, что не обошлось без самых высокопоставленных людей королевства.

В поместье моего отца не было ни единой золотой вещи. Как не было и в Мидсе. За сто лет запасы золота совершенно иссякли. Но память о том, как Нежить жаждет золота, еще жила. И поэтому, когда меня называли «золотой», намекали, что Нежить заберет меня одной из первых.

Моя мама тоже была золотоволосой. Но мои родители застали еще то время, когда Нежить не выбирала замужних женщин. Поэтому они поженились, едва моей будущей маме исполнилось шестнадцать. У них долго не было детей, и я стала для них и долгожданной радостью, и болью. Потому что родилась яркой, как осколок прежнего прекрасного мира.

Мы жили в поместье, из которого было хорошо видно королевский дворец. Дворец был высоким, с острыми узкими башнями, словно стремился проткнуть серое небо и разогнать пелену.

Видно было и Серую гору. Но она была скучной. И только когда на вершину ее поднимался верховный жрец, я наблюдала за ним. Усдан с помощью Нежити выставил новые правила — никто, даже король, не мог войти в Серую гору без разрешения самого верховного жреца. А он таких разрешений не давал. Но и король принял новый закон: верховный жрец не имел права покидать Серую гору. Только приглашение самого короля было выше этого закона. С тех пор Усдан видел королевство только с вершины горы. И это произошло не сразу. Сначала множество слуг и младших жрецов вгрызлись в гору, чтобы прорубить проход на вершину. Никто из тех слуг не вернулся в королевство, навсегда оставшись в Серой горе, поэтому никто не знал, как преобразилась гора внутри. Королевство словно разделилось надвое — король все еще правил жителями, что все, касалось Нежити и Серой стены, было в ведении Усдана.

Большую часть времени я проводила в любимом поместье. С родителями и с верными слугами моего отца — Диплами. Лими Дипл была моей няней, а ее муж стал моим другом. Он рассказывал мне сказки и легенды о прежних ярких временах, учил определять птиц по голосу и иногда сетовал, что и птицы теряют красоту мелодии от близости Серой стены. Голоса людей, в отличие о птиц, пока не теряли своей мелодичности, но люди пели все реже. Серость коснулась людей и животных, земли и воды. Но было в королевстве то, чего она не смогла коснуться.

Это был огонь. Он по-прежнему ярко пылал и во дворце и в лачуге бедняка у самой стены. И мы с отцом очень любили сидеть у очага и смотреть на пляшущий огонь. Казалось, глаза впитывали его яркость и затем разливали ее по всему телу особенным теплом.

Наш сад тоже долго сохранял краски и вкус плодов. И в нашем саду, в единственном во всем королевстве, расцветали красочные цветы. Они распускали свои бутоны и вспыхивали ярко-синим, как синие огоньки, но гасли через несколько минут. Поэтому мы никогда не пропускали момент раскрытия лепестков. Собирались всей семьей перед самым рассветом и ждали, когда первый луч солнца упадет на бутоны и раскроет их.

Я проводила много времени в любимом поместье. Играла я и с соседскими детьми, хоть и редко. Стоило мне выйти за ограду, как перед мной вырастал Гнед, сын горшечника, словно поджидал в ближайшей канаве. Отец Гнеда — бедный горшечник — неожиданно разбогател, и теперь владел прекрасным домом и небольшим уютным садом. У Гнеда был удивительно острый подбородок. Иногда мне казалось, что это одна из башен дворца в перевернутом виде и тоже хочет что-то проткнуть. Гнед знал все про серые билеты, Серую стену и Серую гору. Так мне тогда казалось, потому что он рассказывал такое, что никогда не рассказывали мои родители. С ним мы даже бегали к Серой горе — не к самой горе, конечно, но далеко от