нам перегородила серебристая фигура. В первый момент мое сердце чуть не выпрыгнуло — я подумала, что это Усдан. Но это был один из его ближайших помощников. Узнать их можно было по одежде с серебристым отливом. Но сейчас при свете факела поблескивала не одежда, а лысина жреца. А крошечные глаза его, в которых словно налили масла, уставились на меня. Под их взглядом я ощутила, что стою в одном нижнем платье, и постаралась плотнее закутаться в узкое покрывало. Уголок губ помощника верховного жреца дрогнул в полуулыбке. Он ничего не сказал и пропустил нас. Но и уходя, я чувствовала на своей спине его прилипший взгляд.

Меня привели в небольшую пещеру с неровными стенами, в глубине которой стояла ванна, наполненная горячей и густо-ароматной водой. С меня скинули покрывало, раздели и помогли опуститься в воду. Бледные бесцветные руки служанок едва касались меня, словно они были призраками. Вода обожгла мои замерзшие ноги, а затем теплом разлилась по всему телу.

Сначала я отмокала в ванной, и в волосы мне втирали что-то теплое и пахнущее апельсином. Я еще помнила этот запах из детства — отец привозил яркие плоды из королевских садов. Потом меня долго мылили, взбив на моей голове и во всей ванне пышную пену, и еще дольше поливали чистой водой. Затем промокнули мое тело мягким полотенцем и стали втирать что-то шелковисто-ароматное в кожу.

После одна из серых теней принесла мне на подносе неожиданно белоснежное нижнее платье. Удивительно, в Серой горе. Впрочем, это тоже, должно быть, королевский дар. И тут я впервые отказалась делать то, что должна была делать.

— Отдайте мне мое платье! — потребовала я.

— Это невозможно, — прошелестело в ответ.

— В кармане подарок моего отца, — услышали от меня тени и переглянулись.

Возможно, они уже знали, что произошло с моим отцом. А может, и нет. Но мое платье принесли. Я запустила руку в карман и достала горсть семян. Одна из серых женщин взглянула, что лежит у меня на ладони, и кивнула другим. Подарок у меня не забрали. Он будет со мной до самой моей смерти. Пока они рассматривали семена, я незаметно забрала крошечный сверток со жгучими травами из другого кармана.

Все эти невзрачные женщины были служанками верховного жреца. Их называли серыми служанками. Они жили и работали в горе. Серая гора постепенно вытягивала из них остатки красок, и они все больше становились похожи на теней. Приходили они сюда добровольно, из-за нищеты или из страха. Здесь у них всегда были еда и кров, и им платили за работу. Раз в год родственники служанки — если того хотела она сама — могли прийти к горе и получить мешочек с монетами. Женщины нанимались на год, два или пять лет, но все оставались здесь навсегда. Говорили, это потому, что им нравилось в Серой горе. Или оставались из страха, потому что Нежить никогда не выбирала себе жертву из серых служанок. Это неудивительно, ведь она никогда не отправляла серые билеты серым людям. О том, чтобы пойти работать в Серую гору, иногда болтали слуги и в нашем поместье. Помню, когда я была совсем маленькой, одна из моих любимых служанок ушла от нас в гору. Та, которая бегала со мной наперегонки в саду и умела делать запруду на крошечном ручье среди деревьев. Она нанялась на год серой служанкой, и больше я ее никогда не видела. Когда я выросла, то узнала, что она умерла в Серой горе.

Теперь я видела, что браслеты есть у каждой из служанок. И у всех не хватает половины мизинца на левой руке. Я спросила об этом, и женщина побледнела даже сквозь серость. Но ответила — наверное, потому, что мне уже никогда и никому не рассказать об этом

Их забрала Нежить, — прошептала она.

Я так и не поняла, зачем Нежити пальцы серых служанок. Женщина же больше не произнесла ни слова.

Я не заметила, как принесли верхнее платье. Повернулась и не смогла сдержать удивленного возгласа. Изумрудно-зеленое, с яркими вставками сверкающих камней.

— Красивое, — произнесла серая женщина, но так, словно это было не платье, достойное королевы, а табуретка в забегаловке.

Отец мечтал о таком для меня. Но и он, верный воин короля, не смог достать настолько ярких тканей. Кончено, мои одежды не были тускло-серыми, однако цвета их были приглушенными.

Я на мгновение представила, как Нежить идет по королевству в моем теле, юном и разнаряженном. А люди отворачиваются, прячутся, рыдают, потому что то, что творит мое тело, мерзко и страшно. Я содрогнулась и надела платье. Серые женщины расправили складки и затянули шнурки на одежде.

Меня усадили и принялись расчесывать волосы. Легкий апельсиновый аромат все еще оставался на них, а сами волосы стали еще более шелковистыми и блестящими. Их оставили распущенными, только взяли две широких пряди справа и слева от лица и закололи их на затылке небольшой изумрудной заколкой. Одна из женщин в это время обула меня в легкую, почти неощутимую обувь.

Они не плакали, эти женщины. Они не смотрели на меня сочувственно. И они почти не говорили, ни со мной, ни между собой. Казалось, они одевают куклу и не чувствуют ничего. Хотя даже куклу жаль отдавать на растерзание.

Потом снова был длинный коридор и серая мощная дверь в конце его. Дверь распахнулась. Я ожидала увидеть унылую пещеру. Неожиданно ослепительный свет ударил в глаза, и все заиграло красками. Передо мной открылся огромный зал с возвышением в виде трона у дальней стены. Сами стены были искусно выложены полудрагоценными камнями, пол застелен дорогими коврами, а в центре зала стоял роскошно накрытый стол. За столом сидело девять нарядных молодых людей — шесть юношей и три девушки. Все они, как один, повернули головы в мою сторону, едва я вошла. Все бледные и с печатью обреченности на лицах. На фоне роскошного зала это было еще более заметно. Только один из присутствующих храбрился и невозмутимо пробовал блюда.

Я растерялась и остановилась. Женщины в сером не подгоняли меня, и на их безучастных лицах впервые появился оттенок эмоции. И это был страх. Хотя ничего угрожающего в роскошном зале не было. Здесь не было даже жрецов.

Из-за стола поднялся светлоглазый парень и направился ко мне. У него были необыкновенного цвета волосы, я таких никогда прежде не видела. Они были словно жаркий огонь, присыпанный пеплом. И пепел приглушил, но не угасил буйство волнистых волос. В его серо-зеленых глазах не было