семьи, которую Ахмед Имранович немного знал как неблагополучную, со странной матерью и еще более прибабахнутой молодой бабкой, красившейся ярко и не стеснявшейся демонстрировать на улице вырезы возмутительно глубокие для их города. Да и в роду этих Мулиговых хватало гнили — было откуда взяться таким «фруктам».

Ахмед Имранович помнил, как впервые врач, работавшая до Аиды, тоже обратила внимание на синяки и даже сломила его сопротивление и нежелание вмешивать посторонних доложить в опеку. Он доложил. И забыл об этом, потопленный ворохом собственных проблем и обязанностей, в число которых надзор за работой посторонних государственных органов не входил. Потом новый эпизод. Женщина из опеки с желтыми волосами и черными корнями, утомленная не меньше его собственными семейными хлопотами, вытянув губы, задавала ему вопросы, потом покачала головой, обещала «принять меры» и исчезла из больницы вместе с полицией и Мулиговыми.

Присмотревшись к личику девочки, походившему на лик мученицы, чутьем врача, еще не видев анализа, Ахмед Имранович понял, что дело дрянь, и снова придется вызывать таких же занятых и усталых взрослых, как он, которые ничего не смогут поделать с судьбой этой малышки. И окончательно устал. Почему? Почему ему выпало разгребать вот это вот все?

— Кровь еще не готова? — спросил он у Аиды.

— Еще нет, обещали поскорее.

Ахмед Имранович протянул руку, чтобы проверить пульс пациентки, и заметил, как ее глазенки, казавшиеся неестественно большими на худом лице, заметались, нашли в углу скучающую мать, потом снова его, и встревоженно вонзились в него, как две огромные булавки.

— Не бойся, я не обижу. Я доктор. Как добрый доктор Айболит, знаешь? — Ахмед Имранович постарался говорить ласково, хотя никогда не был силен в общении с маленькими детьми. — Я только тебя осмотрю. Больно не сделаю.

Он заметил, как нетерпеливо поглядывает на его манипуляции Аида. Она наверняка уже все измерила и осмотрела, и он доверял ее результатам.

Аида приняла входящий звонок.

— Да, Зарема. Готово?

Она умолкла, как-то вся погрустнела, и Ахмед Имранович догадался, что анализ крови пришел поганый.

— Гемоглобин? — спросил он, едва она нажала отбой.

— Да. Двадцать.

— Рак?

— Похоже на кровотечение, — Аида перевела озадаченный взгляд на девочку. — Она потеряла много крови. Но рана была неглубокая…

— Ты ее полностью осмотрела?

— Нет, я решила сначала позвонить вам, когда увидела синяки.

— Осмотри ее полностью. Наверное, кишечное… — Он обернулся и оказался нос к носу с матерью девочки. Та внезапно соскочила со стула и оказалась рядом с ним.

— Я не разрешаю ее осматривать! — крикнула она, и ее рот изрыгнул тошнотворный запах перегара. — Не трогайте мою дочь! Просто зашейте эту тупую голову!

— У вашей дочери критические показатели крови, — опешив, пробормотал Ахмед Имранович, не ожидавший такого яростного протеста от представительницы слабого пола. — Ей срочно нужно переливание и, возможно, операция.

— Это все из-за головы! Это из головы вытекло! Переливайте, если так надо, но я не позволю, чтобы кто-то лазил у ней по трусам!

— Я ее осмотрю, — напомнила Аида, — я врач. И я женщина.

— Все равно! — Глаза матери Мулиговой метались по палате, будто она искала, чем бы ударить обоих врачей. — Все равно не разрешаю! Довольно и того, что вы видели.

— Женщина, вы в своем уме?! У вас сейчас ребенок умрет! Мы должны выяснить причину! — завелась Аида.

Подозрения Ахмеда Имрановича усилились, но наученный многолетним опытом общения со скандальными родителями, он решил пойти на хитрость.

— Прошу вас, — обратился он к матери, — выйдем на минутку.

— Зачем? — злобно спросила та.

— Я хочу вам объяснить состояние вашей дочери, но не могу делать это в присутствии пациента. Не хочу ее пугать.

— А она ее в это время разденет догола?! — женщина кивнула на еле сдерживавшуюся Аиду.

— Нет, без вашего разрешения никто вашего ребенка осматривать не будет. Мы не имеем на это права. Аида Ризвановна, вы ведь в курсе?

Племянница, поджав губы и демонстративно подняв руки в воздух, кивнула и отошла от кушетки.

— Идемте.

Ахмед Имранович распахнул перед женщиной дверь в коридор больницы. Мулигова неуклюже проковыляла из палаты, и он припомнил, что у нее была какая-то легкая степень ДЦП.

«Жаль, а такая симпатичная девушка, — как и в прошлый раз, подумал он. — Может, кто бы и женился, если бы ее мать нормально воспитала».

Закрывая дверь, Ахмед Имранович за мгновение поймал взгляд Аиды и указал глазами на кушетку. Мать девочки была слишком наивна, чтобы ставить под сомнения слово врача.

«Не имеем права, — повторил про себя Ахмед Имранович, усмехаясь. — Ну так подай на меня в суд! Ты даже жалобу составить не сможешь. Да и кто послушает слова такой женщины?»

Когда врач, осмотревшая ее дочь, появилась из двери приемной палаты, Залима по очереди ощутила негодование (лживые врачишки!), ужас (сейчас вызовут ментов!) и усталое облегчение (всё, они всё-таки узнали). На женщине лица не было, губы дрожали, глаза блестели слезами и ненавистью.

— Ах ты тварь! — она без лишних разговоров бросилась на Залиму, схватила за ткань домашнего платья и затрясла: — Что вы с ней сделали?! Что вы с ней сделали?!

Еще секунда, и она бы вонзила ногти Залиме в лицо, но второй врач, Имран Ахмедович успел перехватить ее руки.

— Аида! Аида! Тише! Что ты себе позволяешь? Что произошло?

Женщина еще брыкнулась, из ее груди раздались сдавленные рыдания. Она вдруг харкнула в сторону Залимы, и липкие капли оросили ее лицо и куртку.

— Бешеная, — процедила Залима, утираясь.

После всего, что она перенесла в жизни, чужая слюна никак не могла ее унизить. Залима постаралась сосредоточиться на происходящем. Мозг вздрогнул, но не подкинул никаких мыслей насчет того, как правильно вести себя в этой ситуации. Врачи явно обдурили ее и осмотрели девочку. Даже если эта Аида купила себе диплом, она не могла не догадаться, что произошло. Дурацкая была идея ехать в больницу. Лучше бы девочка умерла, тогда бы ее никто и осматривать не стал — похоронили бы и с концами. Но нет же, Залиме больше всех было надо.

— Пусть зашьют голову. Пусть зашьют, — с горечью пробормотала она себе под нос. — Что? Зашили?

Ахмед Имранович тем временем несколько раз встряхнул потерявшую контроль врача приемной:

— Да что с тобой?! Эй! Возьми себя в руки!

— Посмотрите… посмотрите сами… — выдавила та и кивнула на дверь палаты.

Залима понимала, почему та не может описать врачу, что увидела: о таких вещах не то, что говорить — и думать в присутствии постороннего мужчины было постыдное дело. Она с тоской смотрела, как Ахмед Имранович нахмурился и рывком распахнул дверь.

— Ждите здесь, — велел он