Все женщины в семье были потрясающе красивы, хотя каждая по-своему. Кэнди не походила на остальных женщин в семье. Она пошла в отца и внешностью, и ростом. Весьма привлекательный мужчина, он в свое время играл в футбольной команде Йельского университета. Ростом он был шесть футов четыре дюйма и в молодости имел такие же белокурые волосы, как у Кэнди. В декабре ему должно было исполниться шестьдесят лет. Родители казались моложе своего возраста и до сих пор оставались потрясающе красивой парой. Мать, как и сестра Тэмми, была рыжеволосой. У сестры Энни волосы были каштановые с рыжеватым оттенком, а у сестры Сабрины — черные как смоль. Как любил шутить их отец, их было по одной каждого цвета. Как положено типичным жителям Новой Англии, они выглядели аристократичными и утонченными. Четыре красавицы девушки с детства слышали комплименты по этому поводу, так же как и теперь, когда появлялись все вместе, даже если с ними была мать. Знаменитая Кэнди всегда привлекала наибольшее внимание, но и остальные были, несомненно, очень хороши собой.

На десерт Мэтт заказал миндальный пирог с малиновым сиропом, а Кэнди, скорчив гримаску, сказала, что это слишком сладко, и выпила чашечку черного кофе, позволив себе съесть крошечный квадратик шоколада, что случалось крайне редко. После ленча водитель отвез их к Триумфальной арке. Для Кэнди отвели специальный фургончик, припаркованный на авеню Фош, откуда она вскоре и появилась в потрясающе красивом красном вечернем платье, волоча за собой соболий палантин. Она выглядела совершенно сногсшибательно, и два офицера полиции, остановив транспортный поток, помогли ей пересечь улицу, чтобы попасть туда, где Мэтт и его команда ожидали ее под огромным французским флагом, развевающимся на Триумфальной арке. Мэтт, заметив, что она идет, широко улыбнулся. Кэнди была поистине самой красивой женщиной из всех, каких он видел, а может быть, даже самой красивой в мире.

— Клянусь, малышка, ты выглядишь потрясающе в этом платье.

— Спасибо, Мэтт, — скромно сказала она, улыбнувшись двоим полицейским, которые застыли на месте как завороженные. Она чуть не стала причиной нескольких дорожно-транспортных происшествий, когда сумасшедшие парижские водители, взвизгнув тормозами, резко останавливались, глядя, как полицейские переводят ее через улицу.

Съемки закончили под Триумфальной аркой после пяти вечера. Затем Кэнди вернулась в «Ритц» на четырехчасовой перерыв. Она приняла душ, позвонила в свое агентство в Нью-Йорке и в девять часов вечера была у Эйфелевой башни, чтобы завершить съемки при мягком вечернем освещении. Съемки закончились в час ночи, и Кэнди отправилась на вечеринку, где обещала присутствовать. Она вернулась в «Ритц» в четыре часа утра полная энергии и ничуть не уставшая.

Мэтт к тому времени уже два часа как спал. Он не раз говорил, что нет ничего лучше, чем быть двадцати одного года от роду. В свои тридцать семь лет он не мог угнаться за ней, как и большинство мужчин, которые за ней ухаживали.

Кэнди собрала сумки, приняла душ и после этого прилегла на часок. Она хорошо провела время этой ночью, но вечеринка ничем особенным не отличалась от множества других подобных вечеринок. Ей предстояло выехать из отеля в семь часов утра и успеть в аэропорт Шарля де Голля на девятичасовой утренний рейс, который доставит ее в аэропорт Кеннеди к полудню по местному времени. Потребуется час, чтобы получить багаж и пройти таможенный досмотр, и еще два часа, чтобы доехать на машине до Коннектикута. К трем часам дня она будет в родительском доме задолго до обеда по случаю Дня независимости Четвертого июля, прежде чем окунуться в суету, связанную с подготовкой к завтрашнему праздничному обеду.

Улыбнувшись знакомым консьержкам и охранникам, Кэнди вышла из «Ритца» в джинсах и маечке с волосами, собранными в «конский хвост», которые она даже не потрудилась как следует причесать. В руках она тащила огромный старый гермесовский саквояж из крокодиловой кожи коньячного цвета, который отыскала в лавке старьевщика на Пале-Рояль. У входа Кэнди ждал лимузин. Она знала, что скоро снова будет в Париже, поскольку здесь делалась значительная часть ее работы. На сентябрь планировались две серии фотосъемок в Париже после поездки в Японию в конце июля. Кэнди пока не знала, что запланировано на август, но надеялась взять несколько дней отпуска, чтобы отдохнуть либо в Хэмптонсе, либо на юге Франции. У нее было бесконечное количество возможностей для того, чтобы хорошо провести время и поработать. Она радовалась жизни и с удовольствием предвкушала, как проведет пару недель дома. Все это доставляло ей удовольствие, хотя сестры поддразнивали ее по поводу такого образа жизни. Маленькая девочка по имени Кэндис Адамс, которая в школе была самой длинной и самой неуклюжей, превратилась из гадкого утенка в прекрасного лебедя, известного во всем мире просто как Кэнди. Но хотя она любила свою работу и получала от этого удовольствие, для нее не было на всей земле места лучше дома, и никого она не любила так преданно, как своих сестер и свою маму. Отца она тоже любила, но к ним была привязана особенно сильно.

Кэнди ехала по утреннему Парижу, откинувшись на спинку сиденья. Как бы умопомрачительно она ни выглядела, в душе она во многом оставалась маминой маленькой дочкой.

Во Флоренции, на Пьяцца делла Синьория, залитой горячими лучами солнца, молодая красивая женщина остановилась купить мороженое у уличного торговца. Она попросила лимонное и шоколадное и теперь смаковала это необычное сочетание. Капля мороженого упала из стаканчика ей на руку, и она слизнула языком подтаявшее с краю лакомство. Волосы с медным отливом блеснули под лучом солнца, и она медленно направилась мимо галереи Уффици к своему дому. Она жила во Флоренции уже два года после окончания школы живописи в Род-Айленде и получила степень бакалавра изящных искусств. В этом весьма уважаемом учебном заведении обучались люди с художественными талантами, преимущественно дизайнеры, было также немало студентов, изучающих живопись. Затем она получила степень магистра в Школе изящных искусств в Париже, где ей тоже понравилось учиться. Но она всю жизнь мечтала изучать живопись в Италии и, приехав сюда, поняла, что именно здесь ее место.

Она ежедневно посещала класс рисунка и изучала технику живописи древних мастеров. За последний год добилась немалых успехов, но считала, что еще многому предстоит научиться. Простые сандалии, купленные за пятнадцать евро у уличного торговца, юбка из льна и крестьянская блуза, которую она приобрела во время поездки в Сиену, удивительно шли ей. Она еще нигде не была так счастлива, как здесь. Жизнь во Флоренции казалась сказкой.

В шесть часов она собиралась пойти на занятия в художественную студию, где работали с живыми моделями, а на следующий день улетала в Штаты. Уезжать не хотелось, но она обещала матери приехать домой, как всегда делала в это время года. Хотя расставаться с Флоренцией не хотелось даже на несколько дней. Она планировала вернуться через неделю, а затем отправиться в Умбрию с друзьями. С тех пор как она обосновалась в Италии, она успела побывать во многих местах: съездила на озеро Комо, провела некоторое время в Портофино и, кажется, не пропустила в Италии ни одной церкви и ни одного музея. Она буквально влюбилась в архитектурные памятники Венеции и окончательно поняла, что Италия — это то место, где она чувствует себя лучше всего. Она буквально расцвела с тех пор, как приехала сюда. Именно здесь она нашла себя. Сняла крошечную квартирку на чердаке в ветхом здании, которая подходила ей во всех отношениях. Картины, которые она писала, были результатом ее напряженного труда за последние несколько лет. Она подарила одну из них родителям на Рождество, и они были потрясены зрелостью и красотой ее работы. Полотно изображало Мадонну с младенцем, Она писала его в традициях старых мастеров и с использованием изученных технологий. Она даже краски смешивала сама, пользуясь древней рецептурой. Мать назвала картину настоящим шедевром и повесила в гостиной.