лишь будетляне твердо стоят на глыбе мы.

Как раньше тянулись, как ночные цветы, поэты к луне – и вот эта богиня брошена с высоты и что же?

мы ее рассматриваем в микроскоп – так она ничтожна!

Луна как вша ползет небес подкладкой –

Неуследим изгиб закабаленных уст!

О не топчи своей улыбкой гадкой

Нескромных устремлений куст!..

(Д. Бурлюк)

уж не Саломея ли эта луна? не Психея ли?..

«будем как солнце!» шепелявил «ручной дикарь» а теперь что?

«в дырах небоскребов где горела руда

И железо поездов громоздило лаз

Крикнул аэроплан и упал туда

Где у раненого солнца вытекал глаз»

«огни фонарей и ярче и хлестче!» добавляет еще Маяковский

так и все – рушится от нашего рева:

мы устали звездам выкать

мы узнали радость рыкать

(«Ряв.» В. Хлебникова)

и мы видим: «мир погибнет а нам нет конца» («Победа над солнцем»).

«будем хвосты на боа обрубать у комет ковыляющих в ширь»

и что ж – если все рушится – разве мы не единственны в своей мощи?

И если мы пока говорим о современности то только для того чтобы поскорее перерасти и ее!

и пусть наряжается «мот» в желтую кофту или модный сюртук и розовый жилет

пусть ничего кроме городских улиц не знает Маяковский – это хорошо! Побольше красок и крика!

. . . . . . . . . .

И современность забилась в судорогах!

Это у Брюсова такой глупо спокойный игрушечный город:

«царя властительно над долом

огни вонзая в небосклон» – (собр. соч. Брюсова 1913 г.)

вот удивительно! а куда же и направляется дым и огонь городов как не вверх и над чем же царит город как не над долиной

не то у Маяковского

тут дана не внешне описательная сторона а внутренняя жизнь города, он не созерцается а переживается (футуризм в разгаре!) и вот уже город исчезает, а воцаряется какой то ад:

Зигзаги в вечер

Адище города окна разбили

На крохотные сосущие светами адки

Как рыжие дьяволы скакали автомобили

Над самым ухом взрывая гудки

А там под вывеской где сельди из Керчи

Сбитый старикашка шарил очки

И заплакал когда в вечернем смерче

Трамвай с разбега взметнул зрачки

А в дырах небоскребов где горела руда

И железо поездов громоздило лаз

Крикнул аэроплан и упал туда

Где у раненного солнца вытекал глаз

И тогда уже скомкав фонарей одеяла

Ночь излюбилась похабна и пьяна

А за солнцами улиц где ковыляла

Никому ненужная дряблая луна

Попомнишь эту ночь! Город ожил, мостовая – громадное брюхо ящера, и то раздувается то суживается и тогда раздаются такие восклицания:

У–

лица

лица

у

Догов

Годов

рез-

че

Че-

рез

И лезет улица в рот как бесконечно длинная спица пронзит и одного и тем более двух

Восток заметил их в переулке

Гримассу неба отбросил выше

И вырвав солнце из черной сумки

Ударил с злобой по ребрам крыши

Что делается! все было так спокойно и прочно – и вот набросилось запрыгало:

Вулканы бедра за льдами платий

Колосья груди для жатвы спелы

От тротуаров с ужимкой татей

Ревниво взвились тупые стрелы

Спугнув . . . . . .

«И все же она движется» Это страшнее всего для мрачных судей!

И в этом оправдание поэзии Маяковского!

Город увлек апаша и куда бросит его?..

Куда летит этот молодой человек махая в воздухе 4-х пудовыми кулаками?!

. . . . . . . .

. . . . . . . .

обращаясь к трупу бездыханно павшему на мостовую мы можем сказать слово:

«ты был апашем в жизни и долго не понимал своего призвания!..

Не было апаша в поэзии и все истомились ожидая его как удара кулака который бы вылечил их от горбатости

И вот когда все истомились вконец ты явился и уже многие узнали тебя

      Радуясь!

Ибо убить хулигана (в жизни) может лишь апаш (в поэзии)

И все радуются последней драке ибо все знают:

победишь ты – и исчезнет грязное пятно апаша

Все ждут

когда наконец покончит с собою современность открывая страны

      будетлянские»…

время настало!

люди полюбившие кинемо, – Танго и Линдера трансформатора полюбят и Маяковского.

Эй, иди!

Время настало!!!