Мне пели дифирамбы, хвалили, удивлялись, какую драгоценность Петр от них скрывал. А Нинка у него деревня деревней была, согрешил как-то по пьянке, а честь офицера обязывала, так и женился.

И вот после застолья танцы начались, а меня не приглашали — Петьку боялись. Тогда я им рассказала, что они заблуждаются — я ему не жена, а кузина. После этого я была нарасхват. Потом их куратор принес четыре билета в Кировский дворец культуры на бал. И мы, две пары, отправились туда.

Бал был хороший, и танцы до упаду. Джаз Эдди Розмера играл, Юрий Хочинский пел. А я как Золушка была — за временем следила, а то мосты разведут и я на улице останусь. Бал кончался вовремя, а под занавес Юрий Хочинский спел песню «Тоска по Родине». Собрал вокруг себя большую аудиторию слушателей. Он с такой душой пел, что стояла тишина и у всех слезы из глаз катились. А было много офицеров, и никто слезы не смахивал и не стеснялся их.

Под этим впечатлением и очарованием и про время забыли, стояли как околдованные песней. Когда очухались, мосты уже развели, даже позднее, чем обычно. И я в одном платье в ночной прохладе, туфли на высоком каблуке, уставшая. Знаю, что мама беспокоится. Петька говорит:

— Пошли ко мне.

Они жили в коммуналке, где больше женщин, чем мужчин. Положение пиковое, делать нечего.

— Пошли.

При входе я должна была тихо, как мышь, проскользнуть. Вошли, огляделись — никого нет, все спят. Я у входа разулась, чтобы каблуками не цокать, и мы прошмыгнули в их комнатку, если, конечно, это щелевое помещение, отгороженное фанерной полустенкой от кухни, можно было так назвать.

Железная солдатская кровать, стол, два стула и ящик, на попа поставленный, вместо шкафа. Это жилье капитана Советской армии, через два года оканчивающего академию. Куда малыша принесут?! Наша убогая квартира на Огородникова показалась царской по сравнению с этим жильем.

Мне сразу расхотелось за офицера выходить замуж, но, вспомнив, что Тимоша — не какой-нибудь армейский офицер, он в элитных летных войсках, где служат сыновья всех правителей с Василием Сталиным во главе, я вернулась к прежнему мнению.

Ну ладно, к повествованию. Спать негде и некогда — скоро рассвет. Хочу в туалет, натерпелась за целый день, с этим делом в городе напряженка. Петька говорит:

— Я выйду, а ты в горшок писай.

Ох! Весь бал, все померкло от такого неудобства. Делать нечего! Стараюсь не греметь, шорох не создавать, а то через фанеру все слышно. Потом посидела под одеялом, погрелась, и пора в путь домой, пока соседи не проснулись, а то Петрухе несдобровать. Да и нельзя радость от рождения сына растоптать. Ну, в общем, все обошлось.

Еще хочется одну деталь вспомнить. Соколовых два брата было — Саша и Петр. Саша моей маме ровесник, он за ней ухлестывал и всякие знаки внимания оказывал. Мама уклонялась, но все равно ей приятно было, что такой красивый за ней ухаживал, а был женат на ее троюродной сестре. А Петр на семь лет меня старше, он мной увлекался, а я старалась от него подальше быть. Не всегда это удавалось, но я повода никогда не давала.

Единственно дурочку сваляла — показала, где находится наш геофак, и они частенько меня у входа ждали. Спасибо, Флавик меня спасал, следил, чтобы Тиме верность хранила. Он Эльвининым и. о. был и этим дорожил, а с Тимой подружился.

А эти Петька и Толя — женатики напористые были и почему-то Тиме хотели насолить. И я уже не помню, как от них отвертелась. Они мне не нужны были, так как у меня и холостые молодые имелись для времяпрепровождения. Пончик — моя подруга Нина — иногда их на себя брала, а Эльтоше было не до нас — она в Сергея влюбилась. Вот такие дела!

5.4. Университет

Занятия в университете у меня начались с октября месяца. Лекции проходили в больших помещениях, где стояли длинные столы. На первом курсе в больших аудиториях амфитеатром мы не занимались. За одним столом обычно сидели шесть человек. У нас сложилась четверка подруг — Нина Титова, Эля Григорьева, Зоя Коренева и я. Самой старшей из нас была Зоя. К нам за стол старался присоседиться Коля Зинкович, он перенес контузию и плохо слышал. А Нинка была очень смешливой, я нарочно что-нибудь скажу ей, не шевеля губами, та и заливается. А Зинкович думал, что она смеется над ним, и очень сердился. Я говорила ему на это:

— Сердишься на нее, ну и зачем тогда с нами садишься?

Другим контуженным был Флавик Алявзин, у которого висела рука.

Эля была девушкой серьезной и обидчивой. Когда она обижалась, мы говорили, что она залезла в бутылку. Она была высокая и довольно упрямая, за что мы ее звали Железный Феликс.

На первом курсе у нас были в основном общеобразовательные дисциплины — математика, физика, химия, иностранный язык, кроме того ботаника, география, геодезия и прочее. Математикой ходили заниматься на матмех, физикой — на физфак, химией — на химфак, причем все это было в разных зданиях. Кроме лекций по математике были практические занятия, а по физике и химии — лабораторные. Первую зимнюю сессию я сдала без троек, по математике получила пятерку, по остальным предметам — четверки.

Зима 1945–1946 годов была довольно суровой, на Неве образовался крепкий лед, по которому однажды мы переходили с одного берега на другой. Поленились идти до моста. Старостой нашего курса была Маша Колосова. Пока мама не вернулась из эвакуации, она мне подбрасывала дополнительные бесплатные талоны на питание, что было очень кстати.

Ректором тогда был Вознесенский, которого потом репрессировали, а деканом нашего географического факультета — профессор Александр Александрович Корчагин, жена которого Мария Васильевна также работала на кафедре ботаники, а их дочка много лет спустя учила мою внучку. Практику по ботанике вел Пестик, с которым я не ладила. Не помню, кто, когда и за что так его прозвал. На его лабораторных зимой мы под микроскопом рассматривали срезы различных растений. Занятия по немецкому языку вела Алиса Михайловна, которая нас с Нинкой не различала и говорила:

— Точилова и Титова — это одно и то же.

До экзамена мы должны были сдать определенное количество страниц перевода.

По математике я всегда училась хорошо и даже помогала другим — Зинковичу, Эльвине, Ване Кузнецову, у