было, тетя Катя его к себе приручила. С лесником покончила, на молодого переключилась. Немного о Кате скажу. Она молодость свою сохранила, привлекательна была, слыла классной портнихой, обшивала только бомонд. Так что в высших кругах пребывала.

Мы с Валькой на каникулах раз учудили — нарядились в костюмы дяди Ильюши и пошли Зойку, Валькину подругу, разыгрывать. На улице к курящим подходили и огоньку просили. Они недоверчиво глядели на то, как мы закурить хотели. Мы совсем забыли, что время военное и все под подозрением. Мы здорово рисковали, но обошлось и нас не арестовали.

Пошли к Зойке, звоним. Папаша ее открывает, чтобы он Вальку не узнал, я в разговор вступаю:

— Привет, папашка! — говорю. — Позови дочурку свою.

Он сразу бросился в крик:

— Хулиганы, такие-рассякие! А ну, вон пошли!

Я его в обе щечки чмок. И грозно говорю:

— А ну, не ори.

Зойка шум услыхала, на крик прибежала и растерялась. Нас не узнает и как себя вести не знает. И поэтому не говорит, а только икает. А у Вали слабость была, которая от смеха всегда случалась — по ногам конфуз начинал струиться, под ногами сулил в лужу обратиться. И поэтому, когда мы из дома выходили, она с меня слово брала, чтобы я ее не смешила. Это трудно было обещать, так как она очень смешливая была: палец покажи — и ха-ха. Я как могла старалась, но тут не тот случай оказался.

Обстановка сама по себе такая сложилась, что из их семейного ужаса в юмор превратилась. Я кепку сняла, себя обозначила, и паника улеглась. Папашка плюнул в нашу сторону и ушел. Тем розыгрыш и закончился. А костюм, что на Вальке был, потом уже у нее дома тайком от тети Кати высушили на батарее, отгладили и повесили.

Вскоре Зойка замуж вышла за пожилого канадца и уехала к нему. Валька влюбилась в старика-художника, топ-моделью стала, долго на подиуме блистала. Потом тетя Катя старика у Вальки отбила, а затем, когда тетя Катя умерла, художник к Валентине опять вернулся. Что было далее, не знаю. Уехав в Ленинград, связь с ними потеряла.

Еще одну историю хочу рассказать. Парад Победы на Красной площади был торжественный и незабываемый. Дяде Илье разрешили детей на трибуны взять, но не старше 16 лет. Мы с Валькой, к нашему огорчению, отпали, а Олег с Женькой были на параде. И потом он у них на всю жизнь в памяти остался как самая важная, самая главная веха жизни. Это так, они этим гордились.

5. Ленинград, 1945–1948

5.1. Возвращение

Приехали, выходим на платформу, здравствуй, родной город! Несколько моряков вызвались нас до дому проводить и вещи дотащить. Спасибо великое им, как нельзя кстати это, а то я не знаю, как бы справилась. И вот я дома после долгих скитаний, до слез рада. Комнаты наши заняты, а у тети Ани с крестным свободна — бронь была.

Крестного перевели в Ленинград во Фрунзенское училище и назначили директором подсобного хозяйства, которое находилось в Мозино под Гатчиной, и домик там жилой имелся. Он вызвал тетю Аню. Там они жили и руководили курсантами, которые на каникулах возделывали огороды. Сами себя кормили, так как в Ленинграде было еще голодно. Так что я отвезла Людмилку к ним, а сама частенько наведывалась за овощами. Я быстро познакомилась с курсантами, и они мне всегда все самое лучшее выбирали, с радостью провожали на станцию и на поезд грузили. Так что я свою лепту в котел Сердюковых вносила овощами.

И вот я опять в Ленинграде, все поет и ликует, еду на «Баварию» к Сердюковым. Они предлагают временно, пока мама не приедет, пожить у них. Я соглашаюсь. У дяди Пети еле-еле душа в теле, после ранения на Ладоге у него вырвано полбока. Заживает плохо, он все время лежит. Это он шоферил на Дороге жизни. Тетя Маруся уже замучилась со всеми, детей трое. Галина, моя ровесница, учится на медсестру в медучилище, остальные еще малые.

Пристроив Людмилку, я приступила к подготовке к экзаменам. Мне объявили, что никаких перезачетов не будет, так как программа от московской отличается, надо все сдавать по новой. Восемь экзаменов, из них четыре я на филфак не сдавала, стало быть, и не готовилась. Это математика, физика, химия и география. Книг никаких нет, прописки еще не имеется и в библиотеку вход запрещен. Призадумалась, ужаснулась! Но рада очень, что я дома, в своем родном городе Ленинграде, стены помогут!

Но все же, не надеясь на русский авось и небось, беру науку на абордаж. Иду писать сочинение, по «Войне и миру» досталось, нормально. Устно литературу сдала с трудом, повезло. Первый вопрос знала отлично, отвечала на него с толком, с чувством и заняла много времени. На половину второго вопроса тоже бойко ответила, и тут слышу:

— Хватит, давайте зачетку, пять.

Ох! По третьему вопросу вообще ничего не знала.

Следующий экзамен — математика, иду по нахалке, не готовясь вообще. Беру билет — три вопроса: алгебра, геометрия, тригонометрия и к ним задачи. Все решила быстро и почему-то легко. Вышла отвечать, глянули на задачи, нашли оригинальность в решении — на вопросы отвечать не надо, пять. Дальше физика, кое-как на четверку. Опять задача вывезла. Препод говорит, что обычная ошибка — не приводят в единую систему единиц, а я это четко знала. Химию еле-еле на троечку сдала, выплыла. Из-за окисей и закисей и кислот до сих пор во рту жжение. Историю и немецкий тоже с горем пополам на четверки.

Осталась география, тут я вообще ни гу-гу, как Недоросль — зачем ее знать, куда надо на любом транспорте довезут. Смешалась с толпой абитуриентов, жду, слушаю: кто выходит, говорит, к кому лучше идти. «К бороде не ходите, к тетечке лучше». Дождалась, пошла к ней. У нее пять человек сидят. Беру билет, а кругом карты всякие развешаны. И что я уразумела: надо читать карты. Радио я всегда слушала, газеты читала, так что смогу кое-что рассказать. Хожу, карты читаю, на бумажку записываю. Вдруг борода заходит и женщине говорит:

— Давайте я вам помогу и троих возьму.

Та соглашается, и он троих забирает, и меня в их числе за картами нашел. В общем, выкладывала все, что знала и по картам прочитала.

— Так, — говорит борода угрожающе. — А теперь надо к одной карте встать спиной. Я буду спрашивать, а вам надо поворачиваться к карте и