Макиавелли восхищается целями семьи, сокрушаясь, что им с трудом удается противодействовать несговорчивой Венеции и заносчивому Милану. А ведь папа, рискуя собственной жизнью, защитил Рим и от турок, и от французского короля. Он обращает взор к прекрасной юной Лукреции, которой предстоит сделаться женой миланского герцога. Вэтот момент Лукреция Борджа покидает застолье, чтобы предаться грусти, сопровождаемая взглядами будущего мужа (Джованни Сфорца), брата (Джованни Борджа), молодого кардинала (Джованни Медичи) и отца.

Белокурая Лукреция подзывает наперсницу – благородную турчанку-заложницу Адиле – и делится с ней сомнениями и мечтами о бегстве. (Дуэт «Andiamo, Adile»[66], или «Дуэт белой и черной лилий».) Адиле разделяет грусть подруги, но говорит, что долг перед семьей превыше всего, что доказывает ее собственная покорность судьбе, забросившей ее из Константинополя в холодный неприветливый Рим. Лукреция удаляется пристыженная: она понимает правоту турчанки.

В залу врывается Чезаре Борджа – любимый сын папы. Отец сделал его кардиналом, но душа молодого человека не лежит к подвигам схимы. Он обращает к отцу страстную речь во славу ратных подвигов (Ария «Isoletta intorno ad imo ad imo»[67]), демонстрируя в качестве аргумента знаменитое копье Лонгина, прибывшее в дар папскому двору от султана Баязета II[68], отца Адиле, в знак примирения с Римом. Но покоя нет на италийских землях, и Чезаре готов добиваться единства и почитания папской власти любой ценой. Другой сын папы, военачальник Святого престола Джованни Борджа, с недовольством комментирует речи брата. Зная, что папа не только любит Чезаре, но и боится его, пытаясь играть на этой боязни, он предупреждает отца: этот меч надо держать в ножнах.

Александр лишь усмехается. Он делает Чезаре знак, тот отдает копье служителям, его уносят. Незаметно для других отец и сын переглядываются. Александр: «Не тем копьем, мой сын, достигнешь высшей власти». Чезаре: «Я не копье, но меч твой: Борджа будут править миром». Не замеченная никем перекличка отца и сына вновь уступает место голосам веселящихся гостей, среди которых выделяются Джованни Сфорца, Джованни Борджа и Джованни Медичи (будущий папа Лев Х). Герцог Сфорца, понимая, что получает Лукрецию как залог политического союза, скорбит, что берет в жены юную девушку вдвое его младше; она его не любит. Джованни Борджа мучим смутными предчувствиями. Молодой Медичи проклинает злую судьбу своей семьи, не оцененной неблагодарной Флоренцией, сравнивая ее с восходящей звездой чужаков-Борджа, завоевавших Вечный город так, будто это сарацинская крепость, взятая их предками.

Джованни Борджа покидает пир.

Танцевальный дивертисмент «Каштановый сальтарелло» – средневековый итальянский танец, исполняемый балетом Большого театра. Слуги составляют свечи со столов на пол, и мы видим, что пол усеян вызолоченными каштанами. Девушки в символических одеяниях и юноши, увитые виноградными лозами, танцуя, собирают каштаны и перебрасываются ими. Это гипнотическое действо как будто уплывает в глубь сцены, и мы видим двух братьев – Чезаре и Джованни, пылко выясняющих отношения. Разговор идет по-испански, причем Джованни говорит по-каталански, а Чезаре по-кастильски. Брат обвиняет Чезаре в беспутной жизни, не подходящей его кардинальскому сану, а Чезаре Джованни в неудачливости на военном поприще. В какой-то момент Чезаре отворачивается, а Джованни все продолжает обвинения. Чезаре разворачивается, восклицая: «¿Por qué no te callas?»[69], и рука его с быстротой змеиного броска летит к лицу Джованни. Опускается тьма, и мы не видим, что это было – пощечина или удар кинжалом.

Пиршественная зала опустела. Александр один. (Ария «Достиг я власти в Риме».) Ария прерывается явлением Лукреции, которая в слезах кидается на грудь отцу, сообщая, что ее брат Джованни погиб при невыясненных обстоятельствах. Труп обнаружили на мосту Сант-Анджело, Джованни стал жертвой грабителей: он был раздет донага, а на теле – следы от ударов кинжалом. Занавес.

Сон второй: Фавориты луны

Симфоническое вступление «Лунное интермеццо» с центральным арфовым рондо.

Ночь. Мучимая горем по утерянному брату Лукреция приходит к Чезаре и застает у него художника, пишущего его портрет. Лукреция недолго наблюдает работу художника, а потом решается побеспокоить брата, который обращает мало внимания на позирование, занимаясь какими-то письмами. Лукреция спрашивает Чезаре, знает ли он, что́ пишет художник. Чезаре заявляет, что это нимало его не волнует и лучше бы тот изображал Иисуса Христа. Лукреция отвечает, что именно Спасителя в эту минуту и пытается написать живописец. Чезаре смеется: «Я не Спаситель, о сестра, кто, как не ты, об этом знает». Он сообщает, что не собирается погибать в тридцать три года на кресте за недостойных людей, и теперь, когда жизнь Джованни так трагически оборвалась, перед ним открывается военная карьера: он наконец послужит престолу не крестом, а мечом.

Лукреция в ужасе, она падает на колени перед статуей Мадонны, умоляя ее вразумить брата и умерить его гордыню. Чезаре сдирает с себя алую кардинальскую мантию, оставаясь в светском костюме, вышвыривает за сцену художника и отправляет вслед за ним портрет, где он изображен в терновом венце. Лукреция умоляет его о благоразумии: ведь ей предстоит покинуть отчий дом, и некому будет обуздывать его бешеный нрав. Чезаре успокаивает сестру, уверяя, что никогда не оставит ее, где бы ни находился. (Ария «Сестра моя, жена моя…»)

Затемнение.

Торжественное венчание в соборе Святого Петра. Джованни Сфорца и Лукреция Борджа соединены узами брака (Хор: Месса си минор). Александр удовлетворен развитием событий, хотя сомневается, не прогадал ли с этим союзом: вместо Милана Лукреции лучше бы поехать в Арагон. Герцог Сфорца разрывается между страстью к молодой невесте и сомнениями в мудрости предпринимаемого шага. Лукреция думает, что смерть ей сейчас милей этого брака и расставания с братом, чувств к которому она не может вместить – она боится его, не понимает, но более всего страшится потерять. Чезаре полагает, что сестра не должна становиться разменной пешкой в политической игре, он не остановится ни перед чем, чтобы вернуть ее в Ватикан. Александр молит Бога дать ему сил удержать в слабеющих руках вступившую в кризис семью.

С противоположного края сцены юный Джованни Медичи, вступающий в квинтет последним, завершает сцену арией «Cortigiani, vil razza dannata»[70], в которой воспевает красоту и чистоту Лукреции, чье имя незаслуженно стало синонимом растленности. Джованни завидует Чезаре, сумевшему избавиться от монашеских обетов, он понимает, что Лукреция преследует его воображение, и дает зарок быть ее ангелом-хранителем. Сцена затемняется, и ария Джованни плавно переходит в пламенную серенаду, исполняемую им перед изображением Мадонны, в лике которой мы узнаем Лукрецию.