Вот спасибо, «сосед»! Ведь без него я в такой сложной технике и в жизнь не разобрался бы! Это вам не какой-нибудь радиоприемник или магнитофон, это — настоящая видеокамера! Хоть кино снимай!

— Ты это, Сереж, сейчас послушай, очень внимательно послушай, чего он тебе расскажет… — произнес Зябликов, забирая у меня видеокамеру.

— В смысле… расскажет? — От неожиданности я даже дар речи потерял. — Мы ведь опять пить не собираемся? — С надеждой посмотрел я в глаза майору. Ведь если я опять напьюсь — плакало мое желание опробовать сегодня гидроциклы! — Он ведь без этого не появляется…

— Не переживай! Пить мы сегодня не будем! — успокоил Зябликов, поворачивая ко мне камеру тыльной стороной и распахивая какую-то «потайную дверку», расположенную сбоку на приборе.

Едва «дверка» открылась, как её матовая поверхность засветилась нежным голубоватым светом, так же появились какие-то значки и надписи.

— Это чего… — как завороженный смотрел я на светящуюся панель. — Телевизор встроенный?

— Это что-то типа видеодвойки, — пояснил мне Степан Филиппович, — чтобы сразу отснятый материал посмотреть можно было. Тут и выходы сбоку есть, чтобы потом на обычную видеокассету все переписать. Представляешь, какая охнительно-офигительная штука? И снимает, и показывает! И пленку проявлять не нужно! Да и нету там никакой пленки… А вот это вот — монитор! — Было видно, что майор и сам до сих пор сомневается, в своем он уме или уже «поехал» от обилия незнакомых прибамбасов.

— Еще бы! — хмыкнул я. — А как её включить? Тут и кнопочек никаких нет…

— Легко! — усмехнулся Зябликов, ткнув пальцем прямо в экран, где был изображен треугольник. — Вот… Это… как же… А! Сенсорный экран, — с гордость, словно сам его и изобрел, произнес Зябликов, — на простые прикосновения реагирует! И кнопочек никаких не нужно!

— Привет, мелкий! — На экране появилось моя собственная пьяная физиономия. Судя по окружающей обстановке, запись была сделана именно здесь — в кабинете Зябликова. Я (он) восседал, вольготно развалившись в кресле майора, и вяло ковырялся в зубах ногтем мизинца. Наконец он оторвался от этого «увлекательного» занятия и впился в меня пронзительным взглядом. Мне даже показалось, что он, каким-то неведомым способом, реально меня видит, невзирая на разницу во времени, запись и прочие штуки-дрюки! — Вот, наконец, и довелось встретиться… Так сказать, воочию! — Мой двойник усмехнулся и откинулся на спинку кресла. — А чтобы тебе было комфортнее… — Моё (его) лицо неожиданно поплыло, словно разогретый пламенем свечи воск, немного раздались щеки, неуловимо изменился нос (стал более массивным, что ли), добавилось морщин, а между бровей залегла глубокая складка. Молодая поросль, почти что пушок, над верхней губой, щеках и подбородке, сменилась частой короткой щетиной. Взгляд прищуренных глаз, с наметившимися под ними «мешками», стал жестче, злее и расчетливее. Буквально за несколько секунд я постарел лет на двадцать! Сидевший в кресле незнакомый субъект, уже не был тем сопливым юнцом, что ковырялся в зубах мгновением раньше — это был матерый мужик, связываться с которым будет себе дороже! Хотя, в общем, до боли знакомые черты легко угадывались — я (он) хорошо сохранился для своего возраста.

— Охренеть! Вадимыч? — Раздался за кадром пьяный и слегка перепуганный знакомый голос майора Зябликова. — Ы-ы-ы…

— Хочешь сказать: гребаная тетя, как ты постарела? — Стрельнул в его сторону глазами мой изменившийся внешне сожитель. Голос его тоже огрубел, стал куда ниже и солиднее.

— Ну… да… — выдохнул Степан Филиппович, продолжая находиться за кадром. — Предупреждать же надо! Я чуть не обделался!

— Не делайте мне нервы, Степа! Мне их еще есть, где испортить! — С одесским акцентом произнес постаревший приятель. — В общем, так, мелкий, развешивай ухи и слушай меня внимательно! У нас с тобой появился шанс утрясти все непонятки. Ты ведь заметил, что свободно общаться мы можем, только находясь в определенной стадии опьянения? Когда ты еще не совсем вырубился, а я не особо надрался? Я думаю, понял. В твоем возрасте я, отнюдь, не был полным дураком. Ведь смог же ты донести до меня свои потребности в бананах… — Он усмехнулся в очередной раз. — И в мотоциклах с видеокамерами.

Я согласно кивнул, словно отвечая на его вопрос, хотя, конечно же, он никак не мог этого видеть.

— Но это состояние «души» длится совсем недолго, поэтому, как следует обсудить с тобой наше дальнейшее сосуществование, таким способом у нас не получится.

О! Сосуществование! Да мы даже термины используем одни и те же! Как говорят, чужая душа — потемки, а себя, любимого, поймешь в любом виде. Видимо, даже очень постаревшего себя…

— Передача сообщений с помощью видеозаписи, — продолжил он, — поможет частично решить эту проблему. А дальше я еще что-нибудь придумаю. Хотя, трудно размышлять над смыслом жизни, постоянно пребывая в полное говнище! Поэтому, косяки неизбежны… как ни крути. Но все можно решить! Было бы желание… И возможности. А их у меня хоть отбавляй! Так что не дрейфь, мелкий! Прорвемся!

Ну, то, как он может прорываться и утрясать проблемы, я уже с лихвой оценил. Но стоило признать, что все «вопросы» он умудрялся решать, даже находясь в напрочь невменяемом состоянии. У меня возникал логический вопрос, а что же он смог бы сделать, находясь в абсолютно трезвом уме и твердой памяти? И первое, что приходило мне в голову — он мог бы нахрен стереть в порошок всю нашу реальность! И это, похоже, совсем не мои догадки… Этот лишь констатация фактов, пугающих, но фактов, твою мать!

— Ты заметил, мой юный друг, — и не думал останавливаться «паразит», поселившийся ни где-нибудь, а в самой глубине моего мозга, — что наши мысли и желания постепенно сливаются в единое целое? Что иногда очень трудно определить, кому из нас они в данный момент принадлежат…

Еще бы я этого не заметил! Его выходка в деканате чуть не стоила мне моего «доброго имени»! Если бы замдеканша заметила мою… кхм… неадекватную реакцию… было бы в самый цвет… Еп! Опять он не вовремя влез!

— Я думаю, что заметил, — продолжила вещать с экрана монитора видеокамеры моя постаревшая копия. — Сдается мне, мы постепенно движемся к своему закономерному финалу… — Он выдержал театральную паузу. — Наши сознания… они сливаются…

Сука! Сука! Сука! Да как