мост, но это оказывается гораздо легче, чем я думал.

Я догоняю ползущий вверх грузовик, везущий лес. А затем еду по неровной дороге, которую я едва знаю. Лес пахнет смолой, он настойчиво тянется ветвями к дороге. Впереди мне видно только то, что умещается в отрезке до следующего поворота. Кажется, что ели на высоте пары метров уже мертвые: из них торчат поломанные ветки, похожие на оленей, от которых видны только рога.

Вдруг я выезжаю на знакомую дорогу. Я наклоняюсь ближе к рулю, замечаю вытекающий из-под склона ручей, который идет до самого нашего дома. Кажется, что небо расступается передо мной, мне виден лишь дрожащий указатель на счетчике пробега и асфальт впереди. Костяшки пальцев мерзнут от ветра, но ладони вспотели. Мне гудят, потому что на мопеде здесь ездить нельзя. Селма, Селма, Селма. Я воображаю, как мы плаваем в ручье. Наши руки находят друг друга под водой, она прижимается ко мне, и ее живот, неожиданно теплый, касается моего живота.

Я не решаюсь подъехать к самому входу и оставляю свой мопед у мусорных баков и бака для сбора стекла, стоящих рядом. Прячу его в кустах рододендрона. По всей спине у меня пробегает дрожь, снизу и до самой моей вспотевшей головы. Даже уши мокрые от пота. Сквозь ветки кустарника я вижу серые стены здания. Теперь, когда я здесь не ради Люсьена, оно кажется совсем другим.

— Селма? — пробую я еще разок.

Она сидит перед телевизором на расстоянии примерно метра от экрана. Напротив ее кровати я вижу еще одну, новую. Судя по постерам, к ней в комнату подселили какую-то девушку.

Из-за того, что на ней незнакомая мне одежда и эта диадема, Селма будто бы и не Селма, а кто-то другой. В моем воображении она подросла. Я предвкушаю момент, когда загляну ей в глаза. Хотя она, может, до сих пор на меня злится.

— Селма?

Она вжала голову в плечи так, что шеи не видно: не хочет пропустить ни секунды из этого фильма. В ухе у нее болтается блестящая сережка. Она шевелит губами, вполголоса повторяя за принцессой, и расслабленно приоткрывает рот, когда говорит принц. Те двое прощаются, присасываются друг к другу ртами и отворачиваются. Селма придвигается к телевизору еще чуть ближе. На экране появляются титры.

— Конец, — говорю я и легонько стучу пальцем ей по плечу. — Тебе понравилось?

Селма испуганно поднимает на меня взгляд.

— Я вернулся. За тобой.

От страха она так неловко вскакивает, что роняет пульт.

— Не бойся, — запинаясь, говорю я и поднимаю его с пола.

Селма прячется от меня в углу кровати, собирая в охапку всех кукол и прижимая их к животу. Другой рукой она прикрывает глаза.

— Не бойся, — повторяю я тихонько, — я пришел извиниться.

Очень осторожно я приподнимаю ее руку. Она отталкивает меня локтем.

— Я не хотел обидеть тебя там, на парковке, но так было надо. Потому что там был па. Ему нельзя знать, что мы… Понимаешь? Я пытался тебе позвонить, но люди здесь мне не дали с тобой поговорить.

В видеопроигрывателе что-то щелкнуло, и он зажужжал, перематывая пленку.

— Смотри-ка, — я демонстрирую ей банку энергетика и сажусь рядом на кровать, — это подарок.

Она раздвигает закрывающие лицо пальцы, словно ножницы.

— Открыть?

Она следит за тем, что я делаю. Из отверстия в крышке раздается шипение, я быстро прижимаю банку к губам и засасываю пену.

— Ой.

Селма хихикает и высовывает сквозь сжатые пальцы язык.

— Моё? — она тычет пальцем себе в грудь. — Не делиться?

— Смотри! — я достаю из внутреннего кармана еще одну банку. — Эта вот тебе.

Растопырив ручки, куклы падают ей на колени.

— Не делиться, — повторяет она и отрицательно качает головой.

— Все для тебя.

Селма нажимает на вмятины в банке, отчего пена брызжет через край.

— Ты еще злишься?

После пары жадных глотков она смачно рыгает. Нам обоим от этого весело.

— Смотри.

Широким жестом она обводит комнату. Только сейчас я замечаю, что на окне развешаны украшения. Селма показывает пальцем на каждый шарик:

— Смотри! Смотри! Смотри!

На них фломастером выведена цифра 19. Четвертый шарик в углу напоминает старую морщинистую сиську.

— Он уже умер, — говорит она и ударяет по нему рукой.

— Тебе исполнилось девятнадцать?

Селма гордо трижды кивает в ответ, каждый раз далеко выставляя вперед подбородок.

— Правда?

— Я да, правда, — отвечает она.

— Да ну, я не верю, — отвечаю я, подначивая ее. — Это, наверное, все для той новой девочки.

— Я да, п-правда!

Ей, кажется, нравится наша перебранка.

— Хочешь, покажу?

— Что?

Двумя руками она подтягивает поясную сумку от уровня бедер к пупку. Футболка от этого движения тоже задирается, и мне виден обнаженный кусочек живота. Я сажусь поближе.

Словно фокусник, Селма достает пластиковый пакетик, из которого вытаскивает мятые бумажки, разглаживает их и выкладывает на кровать. Это фотография какой-то старой женщины вместе с Селмой, они обе радостно поднимают руки.

— Это твоя бабушка?

На следующей фотографии она сидит на карусельной лошадке, которая стоит рядом с копировальным аппаратом в супермаркете и за деньги пару минут подскакивает, как будто куда-то бежит. Коленки Селмы выдаются намного выше головы той лошадки.

Она переворачивает сумку вверх дном и нещадно трясет ее. Серебряная упаковка от мятных пастилок, лоскутки, ручка с четырьмя стержнями разных цветов. На сумке нарисована мышка Минни, выполняющая танцевальный пируэт, в то время как Микки смущенно подглядывает за ней из-за стены. Селма рыщет по углам опустевшей сумки, а потом просто отбрасывает ее.

— Хочешь покашшу? — выдыхает она.

— Что ты там ищешь?

— Обешшай?

— Что я должен обещать?

— Не отбери! — приказывает она, подняв вверх указательный палец.

— Ладно.

— Это най-на.

— Тайна?

— Тс-с-с-с.

Она перебирает пальцами разные вещи, откладывает в сторону браслет на кнопках, а что-то блестящее прячет под подушку.

— Ну, можно посмотреть?

— Моей бабушка. Очень дорого. Смотри.

Она поднимает вверх бумажку. Но прежде, чем я успеваю хоть что-то прочитать, прячет ее под подушкой.

— Вот! — буквально ликует она. — Правда.

Это абонемент в бассейн. Фотография, должно быть, сделана пару лет назад. У нее кривая челка, но волосы уже забраны в высокий конский хвост. Один глаз немного косит, на фотографии это бросается в глаза больше, чем в жизни. Селма Лена Ленуа. Абонемент просрочен. Рядом с фотографией написана ее дата рождения, я быстро пытаюсь посчитать в уме.

— Тебе и правда девятнадцать!

— Поцелуйчики, поцелуйчики.

Она хочет прижать к моим губам свой абонемент, но делает это слишком медленно. Я успеваю уклониться. Она не оставляет попытки. Кажется, я двигаюсь как обычно, а она будто где-то