хулиганов, пожинали свои утренние плоды. Только солдаты в полузабытом несуществующими врагами городке Кумана, где с севера набегают необыкновенно теплые ванны, с юга дуют еще более теплые ветры, в лесу кричат попугаи и бродят бродячие кокаиновые бароны и барончики, солдаты не хотели и не вставали строиться.

Я вопросительно повернул голову к проснувшемуся неподалеку Агасферу, на всякий случай надевшему очки:

— Ну, чего делать будем — бунтовать или воевать?

— Обычаи заграницы следует уважать.

В казарму ворвался майор, для краткости именуемый Пепито. Призывая громы и проклятия, срывая противомоскитные сетки, расстегивая кобуру, он, хоть и командир, подорвался на противопехотной мине у первой же тумбочки.

В одуряющей вони пороха и портянок, в грохоте всей пробудившейся страны самые выдержанные солдаты спали и не было такой силы и власти, что способна их пробудить. Но так ведь не бывает. Даже там, где ничего нет, обязательно отыщется сила и власть.

— Встать! — раздался с улицы препротивный голос, пробирающий до мурашек и неприятного ощущения в затылке. Судя по высоте, его можно было отнести к контральто, а по половому признаку — к стерве.

И вооруженные силы, услышав властный приказ, зашевелись. Все! Ворча и покашливая, разномастное воинство стало облачаться в форму и даже заправлять постели. Выстроилась очередь в туалет и умывальник.

— Кто это? — спросил я маленького черного гаитянца, торопливо пришивавшего куда попало подворотничок.

Тот бежал со своего голодного острова в Штаты, но перепутал север с югом и его занесло в Венесуэлу. Поэтому паренька прозвали Пепито. Он испуганно улыбнулся, сверкнул голубыми белками и ответил:

— Это синьора бригадный генерал Янусиана[115] Абемаэль Гусман, гадость и змея.

Я так обалдел, что перепутал ботинки, и когда вышел на двор строиться, чувствовал неудобство. Еще большее я почувствовал, когда меня пригвоздил взгляд через близорукие модные очки серо-зеленых, цвета надгробия, глаз синьоры генерала.

Она была в широкоплечем черном кителе, утыканном медалями и заклепками, в узких эротических брюках с широкими лампасами, высоких, нестерпимо блестящих сапогах, делающих ее еще выше. Как рядовой я ей едва достигал плеча. Из-под ее фуражки кокетливо выпадали черные кудри и серебряные серьги в виде маленьких человеческих черепов. Она крепко сжимала в желтоватых зубах черную сигару и смотрела на стройные, помятые ряды военнослужащих с презрением и страстью, и даже с долей страха. Солнце, взошедшее на востоке, отбрасывало от ее и так длинной фигуры совсем длинную директрису точно на запад в направлении столицы страны Каракаса.

— Ефрейтор Пепито, — четко выговаривая слова, несмотря на сигару, начала синьора генерал тоном училки-девственницы, — вчера так обкурился, обнюхался и обкололся на боевом посту, что потопил тактической ракетой рыболовный траулер. Ефрейтор Пепито, выйти из строя!

Весь полк или сколько нас было, как один, сделал пять шагов вперед. И я тоже, хотя точно никаких траулеров не обижал. Но только запутался в шнурках и грохнулся на пыльный бетон.

— А это что еще там падает? — обратила внимание синьора Гусман. — Ко мне бегом!

Ноги сами перешли на бег. Господи, что это со мной?

— Рядовой Пабло Гомес, по вашему… Все, что хотите… Вам не идет этот тон, синьора.

Я, задрав голову, обласкивал глазами ее красивое холеное лицо, нежную шею, уходящую под китель, черные умопомрачительные кудри. Наши взгляды сталкивались в тесном пространстве плаца, как пузырьки в шампанском.

— Клянусь, я тебя не забуду, Пепито, — сказала она почему-то очень тихо, почти шепотом.

Как выяснилось, Венесуэла это такая страна в Южной Америке, со всех сторон отделенная морем, горами, дремучими лесами и непереходимыми границами, которые переходят все, кому не лень. Но большинству лень. Там жарко и добывают нефть. Существует мнение, что более точное название страны — Венусиэла, то есть не от слова Венеция, а от слова Венера и там повсюду царит любовь, доходя до безобразия.

По сведениям военной разведки у бригадного генерала Янусианы Абемаэль Гусман имелся официальный муж, тоже поди какой Гусман, сенатор, являвшийся членом военного лобби в законодательной власти Венесуэлы и голосовавший за самые кровожадные решения. Например, за продолжение испытания Китаем ядерного оружия в Синьцзянь-Уйгурском автономном районе. А фигли ему. Янусиана командовала пехотной бригадой в Кумане. Муж, как огня, боялся ее в Каракасе.

«Мама, после побудки и утренней зарядки тут ежеутренне бывает завтрак: банановая каша, колибри, жаренные на спичках, кофе, орехи кэшью. Сытно, не жалуемся. После завтрака всех, кто не успел спрятаться, гонят на строевую подготовку по жаре. В первый же день я стер себе ноги в ужасных ботинках и попал в медпункт, где и остался. Мой друг Агасфер при заполнении метрики в канцелярии назвал год своего рождения. Агасфера тут же назначили ветераном вооруженных сил Венесуэлы и засадили писать мемуары «Мое участие в переходе Боливара через Анды». Хотя на самом деле Агик мне признался, что в это время он сидел во французской тюрьме за незаконные махинации на бирже.

Мама[116], на обед у нас тут банановый суп, яичница из яиц колибри, жаренная на солнцепеке, кофе, фейхоа, седло барашка в коньячном соусе, стриптиз, шампанское, певички из борделя[117]. После обеда бьем москитов и готовимся к военному перевороту̶[118].

Вот такая у нас служба. А бригадный генерал у нас женщина Янусиана Абемаэль Гусман и я прямо растерян — где я ее встречал прежде. Может, во снах…»

Вечером наш взвод, назначенный в караульную службу, торопливо изучил «Устав караульной и гарнизонной службы Национально-освободительной армии Венесуэлы». Особенно мне понравилась первая статья: «Часовому на посту запрещается есть, пить, спать, курить, колоться, читать коммунистическую литературу, приводить женщин и уходить куда бы то ни было, как с женщиной, так и без.»

— Пепито, — указал на Алима громыхающий нашивками кривоногий и несчастный на вид капрал с презрительной кличкой Пепито, — ты назначаешься на пост номер один без смены до утра.

Старослужащие солдаты обнажили прокуренные и прожеванные листьями коки зубы.

— Как без смены? Почему? — спросил моджахед.

Я также, как, очевидно, и Алим, у которого даже усы опустились от расстройства, представил его скучающим, переминающимся с ноги на ногу, у пыльного боевого знамени.

— Пепито, — указал на меня капрал, — Пепито, — указал на другого, — и ты, как тебя… — он задумался, глядя на маленького голодного гаитянца.

— Франсуа-Пьер-Жозеф-Туссен-Лувертюр!

— Короче, Пепито. Вы трое — на пост номер два.

Когда меня растолкали в полночь и под звон цикад и страшные крики джунглей потрепали за нос, вручили карабин, показали, где у него дуло, а где приклад и отвели в здание штаба, я с некоторым недоумением понял, что сторожу