class="p1">— Постараюсь как можно быстрее приблизить этот момент. Так что насчет предложения?

И снова в его фразе нет желания уколоть. Это столь непривычно, что меня охватывает игривый порыв.

— Купи мне шаурму, заботливый начальник.

Я не верю, что произнесла это. Какую шаурму? Да еще и на ночь. Но рот предательски наполняется слюной.

Улица не отвечает. На губы наползает улыбка. Я могу физически ощутить, как рядом с плечом концентрируется удивление.

Давай же. Скажи, чтобы я сама покупала такое дерьмо, и разойдемся.

— Ладно. Знаешь, где ее здесь продают?

Удивление сменяет владельца. Я открываю глаза и поворачиваюсь к Артему. Он требовательно всматривается в ответ.

— Я не знаю, это твой район.

— Меня он мало интересует с этой точки зрения. Пойдем искать.

Я отступаю на шаг.

— Я не настаиваю. Да и есть я не хочу.

Артем закатывает глаза. Есть не меньше дюжины хлестких ответов, которые может произнести сейчас его рот. Но вместо этого Артем сжимает губы в полоску и просто хватает меня за руку. Это так неожиданно, что я не успеваю возразить.

И вот мы несемся мимо медово-восковых витрин, окон кафе в тумане мягких съестных запахов, где смеются и неслышимо шевелят губами люди, засыпающих темными снами резных дверей. Артем идет быстро, будто боясь, что сбавь скорость, я вырвусь и убегу. Только что я бежала от него, теперь — за ним. Невольный широкий браслет из ладони и пальцев, плотно удерживающий запястье, воспаляет кожу.

Голубоватая спина, перекрывающая путь, ходит ходуном. Ее вид снова проворачивает ключ на шкатулке прошлого, из недр которой выбивается непрошенное возбуждение. Волна поднимается, растет и со всей силой выметает меня из подмокшей реальности.

Тогда тоже было влажно. Руки в испарине, скрещены над головой и запечатаны кистью. Губы щиплют кожу на шее, в ухо затекает накаленное дыхание. Живот к животу, шепот к шепоту, движение за движением слагает цепь, тянущуюся в глубину инстинктов, и по ее звеньям они сначала капля за каплей тянутся наружу, а потом, превратившись в невыносимо сладкий поток, смывают нас в обессиленное безвременье.

— Тебе лук класть? Перец?

Мы стоим перед отдающей жаром палаткой. Сквозь широкое стекло на меня в ожидании смотрит высокий худощавый мужчина с рыжей бородкой.

Я мотаю головой, взбрыкнувший призрак воспоминания захлестывается ароматом жареного мяса.

Артем упоенно обсуждает варианты начинки с продавцом, а мне кажется, что вокруг эфемерной декорации и над всем происходящим нависла рука невидимого драматурга.

Это чувство усиливается, когда спустя несколько минут мы стоим на набережной и, облокотившись на металлические перила, едим. Горячий влажный цилиндрический сверток от каждого укуса прыскает чесночным соком. Я слизываю его с тыльной стороны ладони, и краем глаза замечаю, что и Артем не избежал подобной участи. Он шустро подбирает мутные капли, запрещая им подбираться к запястью, стянутому металлическим браслетом часов.

— Так что за секрет превращения в прекрасного принца? — интересуюсь я, прожевав очередной кусок.

— Принца? — по-доброму усмехается Артем и салютует половиной шаурмы. — А ты совсем не притязательна.

— Как видишь. Который год корю себя за это.

Смех Артема вплетается в окружающий шум.

— Черт, я обещал, не подкалывать тебя. Тогда у тебя полная свобода действий. Наслаждайся. В качестве награды за старательность.

С этими словами он впивается в лаваш и с хитринкой в глазах пресекает языком выскользнувший ручеек.

— А завтра утроишь мне комбо-порку?

— Обещаю, что сдержу этот недостойный порыв, что бы ты ни имела в виду. Все останется в сегодняшнем вечере.

— И в моей голове, — ворчливо добавляю я.

— Думал, ты легко выбрасываешь из головы мешающие воспоминания.

Артем аккуратно подбирает слова, чтобы не нарушить обещания, и эта прилежность забавит, но замечание вдруг поджигает фитилек мысли, которая давно крутилась в голове.

— Знаешь, что, — сообщаю я, и Артем вскидывает брови. — Считай, я оценила и твою заботу, и твою уступчивость, так что закончим кружить вокруг да около. Спрашивай.

— Когда это твоя непритязательность успела превратиться в ощущение долга? — пытается сбежать с темы Артем. — Это вредный сверток этого точно не стоит.

— Все останется в сегодняшнем вечере, — повторяю я его слова. — Или есть на этом свете вещи, от которых тебе страшно?

Укол пронимает его. Артем в мгновение серьезнеет. Край рта дергается в сторону, будто спустили пружинку, и возвращается обратно.

— Я не против спросить, — просто говорит он. — Но обстоятельства не позволяют.

— Благородно. Но помогать не стану, — отрезаю я. — Могу лишь пообещать, что скажу правду.

— Смело, — с уважением говорит Артем. — Ладно.

Он отворачивается и собирается с мыслями, глядя вниз, на волнующуюся чернильную воду канала. Его вопрос лежит на поверхности, но мне надо, чтобы он озвучил его сам.

— Как ты справляешься с воспоминаниями?

Я выдыхаю. Я подозревала об этом. Сильный пожар всегда оставляет следы на том, к чему прикасаются языки пламени. Как бы умело не счищали копоть, сколько бы слоев краски не наносили, напоминания о нем всегда останутся внутри. Наши шрамы остаются с нами, даже если мы отказываемся их замечать.

Артему страшней, чем мне, открыть глаза и снова увидеть их. Поэтому он выбирает безопасный для себя вопрос.

Я ловлю себя на том, что в этот момент чувствую себя гораздо сильней. И поэтому готова ответить правдиво.

— Плохо. Особенно в последнее время.

Артем молчит.

— Но это временно. Мы не для того тогда лишались рассудка от страсти, чтобы сейчас легко выбросить произошедшее из памяти.

— Пожалуй, — усмехается Артем.

Я заворачиваю остатки шаурмы в пакет и ищу глазами урну. Но рядом ее нет. А сдвинься мы хоть немного с этого места, волшебство откровения тут же исчезнет.

— Я тоже не подозревал, что с этим будут проблемы.

— Осталась неделя, — с напускной бодростью говорю я. — А потом все уляжется.

Артем качает головой. И забирает у меня недоеденный квадратик.

— У нас нет больше недели. Послезавтра я хочу подписать контракт. Прилетит директор завода. Основные пункты согласованы. Остальное — по ходу. На этом мы с тобой и закончим.

Я не сдерживаю удивленный возглас. Так странно быстро. Будто далекий финиш вдруг переместили почти к самым ногам. В груди обжигает радостью. Это же замечательно. Остались два дня, а потом свобода. Или нет?

— А что с нашими договоренностями? — с подозрением интересуюсь я.

— После подписания получишь все, о чем договорились. Дальше — на твое усмотрение. Настаивать не буду.

Я склоняю голову и пристально вглядываюсь в застывший на черном фоне профиль.

— Я имею отношение к этому решению?

— В качестве погрешности.

Оранжевое пятнышко, на котором мы сейчас существуем, сужается, тогда как мир за его границами останавливается и обмякает,