Стоян гонялся за мной по всей квартире, размахивая, как плеткой, мокрым полотенцем, и, не поймав, отправился вылавливать пасленовые собственноручно в буквальном смысле этого слова.

Впрочем, событие это его немного отрезвило. И он, вероятно, вспомнил, что даже самые свирепые сатрапы не только изнуряли рабов тяжким трудом, но и поддерживали их бренную плоть какой — никакой пищей. Потому мой изверг вытащил из заветного пакета, который вручил нам лично от себя Василий Иванович, несколько жирных вяленых селявок, и мы принялись смаковать их нежные спинки, закусывая несчастным помидорами, которые только-только испытали радость спасения из недр сливового пюре. Ну и пили же мы потом! Мне казалось, что лично я перекачал в себя половину городского водопровода. При резких движениях вода булькала во мне, как в бочонке.

Часам к девяти во всех кастрюлях схватывалось корочкой уваренное фруктовое месиво непрезентабельного цвета. Им же были облеплены наши джинсы, рубахи и даже волосы.

Стоян еще держался на ногах, расставленных, как у прикованного к столбам Самсона. А я так просто опустился на пол и демонстративно принял позу скорчившегося от истощения невольника, втайне мечтая пробудить в докторе Дагмарове чувство жалости и сострадания. Но, как всегда, реакция Стояна оказалась непредсказуемой:

— Эй, ты, — сказал он, — прекрати исполнять танец умирающего гадкого цыпленка и отправляйся под душ. Потому что я собираюсь обосноваться в ванне надолго.

Меня тут же, как ветром сдуло, потому что ждать до полуночи, пока Стоян будет отмокать в ванне, мне отнюдь не светило.

После душа меня здорово разморило. Сказалась усталость после почти двухдневной поездки в вагоне типа «духовка» и всей этой возни с помятыми дарами Меатиды. Так что до своего Логова я добирался с остановкой в гостиной — просто ноги не держали. И это при том, что ладонь доктора Дагмарова придала мне в начале пути довольно ощутимое ускорение в нужном направлении. Рухнув в кресло у телика, я на минутку закрыл глаза и тут же задремал. Длинный телефонный звонок привел меня в чувство.

— Да-а!

— Алло! Алло! Юра, это ты?

— Юра — это я, — совершенно обалдев спросонок, ответил я.

— Здравствуй, сынок! Ты что, не узнал меня? Ты один дома? А где Стоян?

— Стоян…он был в варенье…нет — в повидле, то есть он в ванне.

— О чем ты?

— Я не могу сказать. Стоян говорит — это тебе сюрприз… У нас только банок не было, но Стоян из клиники принесет…у них есть …для анализов.

— Юра! (громко) Я не очень хорошо тебя понимаю. Ты уже спал, наверное. Соберись. Я буду задавать вопросы, а ты отвечай коротко.

Вы благополучно доехали?

— Да. Только подавилось все.

— Я не расслышал. Вы здоровы?

— Да.

— В Меатиде все хорошо?

— Да.

— Стоян дома или на работе?

— Нет! То есть — ДА! Ну, я же сказал тебе, он в ванне, приходит в себя.

— Приходит в себя в ванне?!

Пауза.

— Юра! Слушай меня внимательно. Сейчас же ложись спать, сию же минуту.

Я позвоню завтра утром. Спокойной ночи!

— Па! — заорал я, очнувшись и сообразив, что происходит какое-то недоразумение. Похоже, папа решил, что мы основательно приложились к молодому дяди Вадиному вину.

— Папа! Папа! Мы в порядке, мы просто устали и выпили много

воо… (тут я неожиданно икнул — я часто икаю, когда волнуюсь)

— Хорошо, хорошо…поговорим завтра.

— Папа, папа, приезжай скорей! Папа, не клади трубку! Папа, ну папа же!

Из трубки, крепко зажатой в моей руке, уже раздавались короткие гудки, а я все еще продолжал кричать.

Тут на пороге гостиной показался Стоян, обернутый в бедрах полотенцем.

— Ну и дела! — сказал он, разжимая по очереди мои пальцы и высвобождая трубку. — Башня и погорела всего ничего, а сколько осложнений! «Орфей» мой безнадежно потерялся в эфире, зато к нашему телефону подключили пожарную сирену!

Сказав это, Стоян повернулся и пошлепал обратно в ванную, оставляя на полу мокрые следы босых ног. Носками внутрь.

Я ожидал приезда отца к концу сентября. И, независимо от сознания, внутри меня все время велся счет оставшимся до встречи дням. И все было подчинено этому счету.

В последнюю неделю я просто не мог усидеть на месте, хоть сколько-нибудь долго сосредоточиться на любом занятии.

Даже у ящика мне не сиделось, когда показывали Олимпийские игры из Австралии. Я вскакивал каждые пять минут, то для того, чтобы то напиться воды, то поставить чайник на огонь и потом бегать проверять, не закипел ли он. Наконец, я срывался с места и мчался к себе в Логово, чтобы предаться обезьяним утехам на шведской стенке.

И вдруг…

Отец позвонил в пятницу двадцать девятого, около полуночи, когда по НТВ показывали парусные гонки. Сначала он долго говорил со Стояном, потом к трубке был допущен я. Моя уверенность, что это просто формальный звонок с сообщением о номере поезда и прочем была так велика, что я не обратил внимания ни на тон, каким Стойко говорил с отцом, ни на выражение его лица. Потому слова:

— Здравствуй, сынок! Ну, ты уже догадался, наверное, что мой приезд немного откладывается… — вызвал у меня шок.

Я сунул трубку Стояну и укрылся у себя в комнате.

Если он так! Если он вообще про меня забыл, то и пусть читает питерцам свои лекции хоть до скончания…века… Подумал и решил, что это выражение за три месяца до миллениума приказало долго жить. Тут заявился доктор Дагмаров и стал нести какую-то ахинею, чтобы оправдать отца, но я просто заткнул уши. Стоян покрутил пальцем у виска и вышел. Тогда я демонстративно врубил ДеЦла на всю катушку. Я его для Виталика переписал и собирался переслать в Меатиду.

Поскольку шел первый час ночи, Стойко возвратился и выключил маг.

Я включил.

Стоян вынул кассету и сунул ее себе в карман.

Я нагло захохотал и врубил «Вопли Видоплясова» — подарок тому же Витальке.

Стоян утащил магнитофон вместе с удлинителем, который зловеще извиваясь поволокся за ним, как змея.

Я швырнул в Стояна теннисным мячом, который, не попав в цель, отскочил от дверного косяка и стукнул меня в лоб.

Это меня доконало, и я завалился в постель.

На следующей неделе я еле ноги таскал, как будто меня укусила муха цеце. К тому же на меня посыпалось тридцать три несчастья.

На труде я загнал себе щепку под ноготь и у меня образовался панариций. С одной стороны, это, безусловно, давало мне некоторые преимущества в школе. Если я по каким-то там признакам и считался скрытым левшой, то все