мама и папа уже не вернутся. Как и папа, Гектор был склонен к отрицанию. Джек же больше походил на маму, и им, обладающим силой убеждения, удавалось заставлять папу и Гектора прислушиваться к их мнению.

Но как бы решительно ни звучали голоса у всех ранее тем же вечером, никто не убедил папу остаться дома. Он всегда подвергал сомнению их рассказы о том, что с лесом что-то не так. О том, что в нем живет нечто. О том, что они видели, как кто-то заглядывает в окна двух торцевых спален бунгало, выходящих на сад и пустой курятник. Когда их пес Шнаппс исчез, папа назвал всех «неженками» и сказал, что им нужно «акклиматизироваться» в новой стране. И даже когда однажды ночью пропали все курицы, оставив после себя лишь перья и одну желтую лапку, он по-прежнему не верил рассказам детей о том, что лес небезопасен. Но в этот вечер он воспринял их всерьез, потому что тоже увидел это. Сегодня вся семья увидела это.

Уже несколько месяцев дети называли непрошеного гостя свиньей. Это Лоззи придумала имя для той морды в окне. Впервые она увидела «свинью», когда играла со Шнаппсом в саду, среди теней, где заканчивались деревья и начиналась стена серебряного папоротника и льна. «Свинья» неожиданно возникла между двух исполинских деревьев каури. Мать никогда не слышала, чтобы Лоззи так кричала.

«О господи, Билл. Я подумала, что ее убивают», – сказала она папе, когда Лоззи привели в дом и успокоили. Даже мальчишки, которые обновляли крышу для своего «штаба» на холме, к востоку от бунгало, услышали крики сестры. Охваченные волнением и страхом, они прибежали домой, держа в руках по копью из бамбукового стебля. В тот день мысль о «свинье» прочно укоренилась в их сознании. Но «свинья» вернулась, и это была уже не детская сказка.

В тот вечер «свинья» нанесла им свой самый страшный визит. Поскольку чуть ранее, когда все они сидели в гостиной и смотрели телевизор, она забралась на веранду, встала возле жаровни для барбекю, наполненной дождевой водой, и принялась смотреть сквозь стеклянные раздвижные двери, будто больше не боялась их папу. «Свинья» появилась из темноты, поднялась на задние лапы, словно разъяренный медведь, затем снова опустилась на четвереньки и скрылась в тени деревьев понг у края их участка. Она показалась не больше, чем на десять секунд, но сила в ее худых конечностях и человеческий разум в глазах напугали Джека гораздо больше, чем крупный длинноплавниковый угорь, который однажды коснулся его ботинка, когда он переходил ручей.

«Не надо, Билл, не надо. Давай пойдем вместе, с фонариком», – уговаривала мама папу, когда тот сказал, что идет заводить машину.

Они находились довольно далеко от Окленда и от ближайшего полицейского участка. И чтобы добраться до их бунгало, копам потребовалось бы не меньше часа. Папа рассказал маме о разговоре с полицейским диспетчером после того, как позвонил в полицию и заявил, что к ним в дом пытался забраться «посторонний», «какое-то крупное животное». Он не смог заставить себя сообщить диспетчеру про «свинью», хотя это была именно она. Лоззи идеально описала ее. Возможно, сумела как следует ее рассмотреть. Это было не совсем животное, но и определенно не человек. Хотя «свинья» обладала наиболее опасными качествами и того, и другого. Это было видно, когда она появилась из темноты, ударилась о стекло и исчезла.

Два офицера полиции отправились по вызову на крупную стычку между соперничающими байкерскими кланами, на дальнюю окраину города. А раз «свинья» находилась так близко и, возможно, жаждала проникнуть в бунгало, ждать помощи было бессмысленно. Это было ясно даже отцу.

Их ближайшие соседи, Питчфорды, жили на ферме в двух милях от них и не ответили, когда папа позвонил им. Они были старыми. С детства жили в национальном заповеднике и почти семь десятилетий провели в огромных прохладных глубинах леса, прежде чем большую часть территории расчистили для новых переселенцев. Мистер Питчфорд по-прежнему владел охотничьими ружьями, которые относились к эпохе Первой мировой. Однажды он показал их Джеку и Гектору и дал им подержать тяжелые и громоздкие стволы, пахнущие маслом.

Закончив звонить по телефону, папа переглянулся с мамой. Его взгляд вселил Джеку подозрение, что «свинья», возможно, уже нанесла их соседям визит.

Джека бросило в холод и затрясло, ему казалось, что он вот-вот упадет в обморок от страха. Перед глазами непрерывно проигрывалась картинка длинного торса твари, прижавшегося к окну, так что бурые соски, выглядывавшие из черной, собачьей шерсти брюха, прижались к поверхности стекла, словно детские пальцы. Копыта «свиньи» едва коснулись окна, но этого было достаточно, чтобы стекло задребезжало в раме.

В доме не было ничего, ни двери, ни предметов мебели, из которых можно было бы сделать баррикаду. Папа знал это, и Джек представлял себе треск дерева, звон бьющегося стекла, раздающиеся вслед за этим всхлипы сестры и крики родителей, когда «свинья» вломится в их дом, хрюкая от голода и визжа от возбуждения. Он тихо застонал и на какое-то время закрыл глаза, после того как фигура исчезла в тени окружавших веранду деревьев. Попытался прогнать от себя образ этого рыла и тонких девичьих волос, спадающих на кожистые плечи.

А затем мама сказала: «Билл, пожалуйста. Пожалуйста, не выходи на улицу».

Дети предположили, что мама взяла папу за локоть, говоря это. Хотя не видели, как она делает это, поскольку к тому времени были отправлены в прачечную, где с тех пор и оставались. Но по тону ее голоса они знали, что она взяла папу за руку.

«Ш-ш-ш, Джэн. Тише. Оставайся с детьми», – сказал папа маме. Он вышел из дома, но никто так и не услышал звука заводящегося двигателя. «Моррис Марина» стоял в конце подъездной дорожки, под австралийской акацией, где Гектор однажды нашел странную кость, предположительно коровью. В прачечной дети, прижавшись друг к другу, стали молиться про себя и, напрягая слух, пытались расслышать звук двигателя, но тщетно. И с тех пор, как папа ушел за машиной, больше они его не видели.

Гнетущая тишина, в тот вечер ворвавшаяся в их жизнь, усиливалась, отчего тиканье часов в коридоре казалось оглушающим. Тревога ожидания стала почти осязаемой.

В конце концов мать открыла дверь в прачечную, чтобы дать знать о своем возвращении. Она попыталась улыбнуться, но губы у нее были слишком напряжены. На щеках виднелись красные полосы, оставленные пальцами, когда она сжимала себе лицо. Иногда она делала так по вечерам, когда сидела одна за кухонным столом. И часто, когда папа уходил