Я про овец. В степу просторно я овец спрятать бы можно. А як же быть с водой? Без воды овца долго не проживет.

— Проживет, — уверенно сказал директор. — Овцы умеют утолять жажду и росой и сочной травой. Посоветуйся на этот счет с дедом Яковом. Он вырос в этих местах, по памяти знает, где тут есть колодцы, где пруды или озерца. Вот туда и держи путь. Дед Яков — человек степовой, овец перегонять ему не впервой… Но мы скоро вернемся, — быстро и как-то виновато повторил он свое обещание вскоре вернуться. — У тебя какой транспорт?

— Быки да конь в придачу.

— Быки — это надежно.

— Имею еще дойную корову.

— Корова — отлично, свое молоко для детишек. Как они тут, в отаре поживают? — участливо спросил Пономарев. — Не болеют?

— Чего им? Бегают… А старшие при деле, овец пасут.

— Но мы скоро вернемся, — еще раз повторил Пономарев, теперь уже каким-то чужим, совсем упавшим голосом. — Значит, так: молоко для детишек у тебя имеется, продуктов я привез, хватит месяца на три. Как директор, разрешаю пользоваться бараниной. Маток, конечно, не губи, а валушков смело пускай в ход… по акту. И еще: привез я тебе оружие…

— Яке оружие?

— Автомат и к нему три диска с патронами.

— Зачем оно мне?

— На всякий случай, может пригодиться.

— Шо вы? Не надо… Стрелять-то я не умею.

— Научишься. Наука не трудная.

— Зачем же мне учиться стрелять?

— Затем, что война рядом. Мало ли чего…

— Мы — чабаны — люди мирные.

— Напрасно так думаешь. Нынче все мы — военные. — Пономарев положил руку на кобуру и с трудом сдержал тяжелый вздох. — Вот что, Прасковья Анисимовна, от автомата не отказывайся. Пригодится. Отару уводи спокойно, без паники, и уводи подальше от людских глаз… А мы скоро вернемся, — добавил он, и теперь Паше показалось, будто ему нравилось повторять эти слова. — Мы скоро вернемся… Ну, поеду. Задерживаться никак не могу, и так уже припозднился, надо поспешать. А ты сейчас же, не мешкая и не дожидаясь утра, собирай свой табор и трогай в путь. Иди на восход солнца. Перед отходом хорошенько напои животных и уходи подальше, в самую степную глубь. Запомни: чем дальше заберешься в степь, тем безопаснее будешь жить. И не беспокойся, мы скоро вернемся…

Пока они говорили, шофер успел снять с грузовика три мешка и два ящика с продуктами, поставил их возле арбы, ведерком зачерпнул из корыта воды, вылил ее в горячий радиатор, шумно захлопнув крышку капота, как бы говоря этим: все уже сделано, можно ехать. Вернувшись к грузовику, Пономарев взял в кабине автомат и брезентовую сумку с патронами.

— Коля, скоро ты там? — послышался женский голос.

— Скоро, скоро, — быстро ответил Пономарев и крикнул: — Степан! Включи на минутку фары. — И обратился к Паше: — Подойди поближе к свету. Вот смотри и запоминай нехитрую мудрость. Я покажу вкратцах, в общих, конечно, чертах, как надо обращаться с этой огнестрельной штуковиной. Один диск с патронами, вот он, уже вставлен. Как это делается? Вот так. Берешь его пальцами, нажимаешь до отказа, чтобы послышался вот такой сухой щелчок. Затем, смотри сюда, ставишь курок на боевой взвод и в ствол посылаешь патрон. Вот так. После этого достаточно нажать на гашетку, вот на эту штуку, и автомат заработает, застрочит, как хорошая швейная машинка. Все просто, ничего сложного и непонятного. Ну, конечно, надо потренироваться…

— Эх, Николай Семенович, губите вы меня. — Паша тяжело вздохнула. — Лучше бы обойтись без этой железяки. Не бабское занятие.

— Верно, не бабское, — согласился Пономарев. — Но что поделаешь, война… Бери, бери оружие, привыкай. А насчет того, что я тебя погубить хочу, не права. Напротив, с оружием ты станешь сильнее…

Паша осторожно взяла автомат, чувствуя в ладонях тяжесть металла и какой-то странный, идущий от него холодок.

— Ну, все там на месте? — крикнул Пономарев тем, кто сидел в грузовике. — Я готов!

— Давно бы пора, Коля, — послышался тот же женский голос, — давай ехать, пора уже…

Пономарев проворно и крепко пожал Пашину руку где-то выше локтя и быстро уселся рядом с шофером. Грузовик сдал назад, развернулся, обдал бричку вонючей гарью, глазищами-фарами рассек темноту, еще раз, как бы на прощанье, осветил колодец с корытом и с торчмя нацеленным в небо журавлем и пропал в темноте. Паша стояла возле арбы, впервые в своей жизни держа в руках автомат, и не знала, что же с ним делать. Она все еще смотрела в ту сторону, куда умчался грузовик, и так задумалась, что не услышала, как к ней подошла мать.

— Прасковья, о чем ты с ним секретничала?

— Так, поговорили…

— Так, да не совсем так. О чем, а?

— О том, мамо, шо опасно нам оставаться на этой стоянке, — ответила Паша. — Директор велел двигаться с отарой в глубь степи. Это, мама, приказ. Немцы уже в Петровском.

— Сам-то он куда умчался? Немцев бить?

— К партизанам…

— Ему хорошо приказывать, — гневно говорила мать. — Забрал чемоданы, посадил в грузовик своих домочадцев и дралала, только его и видали. А нам тут жить, и удирать нам некуда. Да и незачем.

— Так шо же, по-вашему, надо делать? Ждать немцев?

— Ждать их нечего — не гости, — сердито ответила старуха. — Я уже придумала, шо нам надо делать.

— А шо, мамо? — Паша насторожилась. — Упрятаться в захолустном хуторке?

— Не, не то я придумала, — решительно ответила мать. — Чего нам прятаться на чужом хуторе? Мы не воры.

— Шо ж делать? Не трогаться с места?

— Оставим овец в степу, они не наши, и нечего за них