– Не беспокойся, Одилон, все уже прощено, – одними губами ответил аббат.

– Я не должен был, не должен был говорить, гордыня проклятая…

Больше произнести хоть слово умирающему не удалось. Глаза его закатились, и он затих. И вместе с душой Одилона к небу поднималось торжественное Credo in unium Deum («Верую во единого Бога»). Мелодия была скорбной и радостной одновременно. Горло Бернара сжалось, и он, уже ничего не стесняясь, плакал. Слезы катились и смывали с души накопившуюся усталость и странное ощущение безнадежности, охватившее его после посещения старой Бригитты. Словно выбрался из темной непроходимой чащи на ярко освещенный луг. Музыка заполняла все пространство, она звенела, переливалась всеми цветами радуги, заливала все вокруг солнечным, благодатным светом. Она была поистине волшебной…

* * *

Следующим в списке Насти был Коста. Друг Ники ее заинтриговал. Еще бы, нечасто встретишь в наше время монаха-расстригу. Покинуть монастырь из-за любви, отправиться за возлюбленной на край света. Рыцарь без страха и упрека, и только! Впрочем, она тут же себя поправила. Францию даже с большой натяжкой краем света не назовешь. Ей предстояло самой сделать вывод, насколько история, рассказанная Никой, соответствовала действительности. Женщинам свойственно преувеличивать силу собственных чар. Коста вполне мог разочароваться в собственном выборе. В наше время обречь себя на добровольное затворничество? Феномен нечастый. Так что все могло оказаться совпадением, и Коста был рад, что отказался от пострига. Нужно сказать, что Настя не любила романтические истории. Слово «не любила» было даже слишком легким. Точнее, к романтическим историям она испытывала отвращение, граничащее с фобией. Даже простая сказка с хорошим концом могла показаться ей подозрительной. С детства доводила бабушку, пытавшуюся прочитать внучке полагающуюся на ночь историю о героическом принце, Иване-царевиче, аленьком цветочке и прочие. Например, отказывалась понимать логику царевны-лягушки. Могла ведь объяснить молодому мужу, что и к чему. Тот бы кожу лягушачью не сжигал, а терпеливо ждал положенного срока. Но некоммуникабельность супруги и отсутствие малой толики здравого смысла у супруга привели к куче трудноразрешимых проблем. Поэтому и счастливое разрешение было абсолютным нонсенсом, привязанным к концу ради приличия. Потому что любая мало-мальски разумная девушка поняла бы, что выходить замуж за такого обалдуя себе дороже. Бабушка, школьная учительница литературы, тихо шалела, слушая объяснения внучки. Затем нашла выход из положения, обратившись к мифологии. Счастливых концов там не наблюдалось, боги отличались горячим норовом, злопамятностью и ревностью, людям хронически не везло, и, даже когда удача улыбалась, зловредные одноглазые мойры так и норовили перерезать тонкую нить их жизни. И удовлетворенная внучка засыпала гораздо быстрее обычного.

Поэтому и история романтической любви Косты к Нике автоматически вызвала у Насти целый ворох вопросов. Единственный выход – попробовать разобраться со всем самой. Она договорилась о встрече с Костой. Повод – черновики Магнуса.

Оказавшись непосредственно перед предметом ее размышлений, обрадовалась собственной проницательности. Коста оказался вовсе не прост и никоим образом в историю, рассказанную Никой, не укладывался. Во-первых, в его приезде во Францию был и другой, сугубо научный интерес. Во всяком случае, он с такой страстью рассказывал о предмете собственных исследований – истории связей православного и католического монашества, что даже далекий от интеллектуальных усилий человек заслушался бы. Причем широте и глубине познаний его можно было только позавидовать. Потихоньку-полегоньку она вывела его на ту тему, которая ее интересовала. Коста разговорился, и выяснилось, что он был иноком не какого-нибудь третьесортного монастыря, а лавры Святого Афанасия – первенствующего монастыря Святой горы Афон. Даже историю своего прихода к монашеству поведал:

– Родители жили в Афинах, но каждое лето я проводил у деда в Уранополисе рядом с границей Святой горы. Именно в Уранополисе выдают диамонитрион – разрешение на посещение Афонского монашеского государства. Мой дед работал в администрации Уранополиса, был глубоко верующим человеком, и каждый год мы с ним вместе отправлялись в паломничество на Афон. Для моих родителей я купался в море, ел мороженое на пляже, играл со сверстниками. Но посещение афонских монастырей для меня было гораздо более интересным и захватывающим. Видимо, именно тогда, в детстве, пришло ко мне понимание того простого факта, что мое будущее – в служении Господу.

Настя слушала внимательно. Коста не придумывал, не рисовался, он говорил искренне. Все это было по-настоящему пережито, перечувствовано.

– Чаще всего детские обещания остаются только в детстве, – грустно произнесла она.

– Чаще всего, но не всегда, – четко произнес Коста, и его глаза потемнели от переживаемого волнения.

Настя спохватилась, в ее планы вовсе не входило обижать Косту и напоминать о нарушенном обете.

– Служение Господу необязательно связано с жизнью в монастыре! – произнесла она с чувством.

– Абсолютно не связано, – твердо ответил Коста, – гораздо сложнее быть преданным ему за пределами обители!

– Ты прав, – поспешила согласиться Столетова.

– Кстати, тебе известна история создания Уранополиса? – перевел разговор на другую тему Коста.

– Нет, но интересно узнать. Расскажи.

– С удовольствием, мало кто знает эту историю, но любой житель Уранополиса вам ее расскажет. Уже само название города непростое. Тебе оно что-либо говорит?

– Город неба?

– Вот именно, полис Урана – город неба. И основатель его – философ Алексарх, согласись, много ли ты знаешь городов в мире, основанных философами?

Его собеседница задумалась, но ничего подобного вспомнить не могла.

– Алексарх был братом правителя Македонии Кассандра и в 315 году до нашей эры выпросил у брата клочок земли, чтобы создать первое в мире идеальное государство. Платон и другие философы мечтали, придумывали теории, а Алексарх реализовал свой проект. Он пригласил жителей разных государств, говорящих на разных языках, уравнял рабов и свободных, придумал новый язык – уранический, назвал жителей своего полиса Сынами неба.

– И чем история закончилась? – полюбопытствовала молодая женщина.

– Как и все попытки организации рая на земле – ничем, – пожал плечами Коста, – небо не может быть воссоздано в этом нижнем мире. Хотя единая Сущность господствует и в глубине небес, и в бездне земли…

– Это из Библии? – слегка удивилась Настя, конечно, она не могла похвастаться отличным знанием священных текстов, но строчки ей показались немного странными.

– Нет, – улыбнулся Коста собственным мыслям, – слова эти гораздо древнее…

Ноябрь 1147 года, аббатство Клюни, владения Французской короны

После похорон Ожье и смерти Одилона прошло три дня. Монастырь готовился к погребению старого музыканта. На этот раз все было гораздо скромнее. Только братья из соседнего монастыря, окрестные крестьяне и паломники пришли отдать последнюю честь умершему монаху. Прозвучали последние строки гимна, тело было опущено в землю в скромном саване, и вскоре только небольшой холмик с деревянным крестом напоминал о земном существовании брата Одилона. Бернару было грустно. Он вернулся в свою каморку и встал за стол, на котором обычно готовил всяческие снадобья. Взял было в руки ступку, надо было размолоть высушенные ягоды бузины, но тут же бросил. Обычно эти простые и повторяющиеся действия успокаивали его, но сегодня они скорее раздражали. Из головы же Бернара никак не выходили события последних дней. И одна деталь не давала покоя: чем так провинился Одилон? Что должен был ему простить Петр Достопочтенный? Ему просто необходимо было поговорить с аббатом. Как ни странно, но тот его принял сразу, не откладывая. Он зашел в покои аббата и поклонился, с разочарованием отметив, что разговора один на один с настоятелем не получится. Помимо Петра Достопочтенного и верного Поля, в помещении санитарного брата встретили отец госпиталий Ансельм и хранитель библиотеки Клемент.