— Я джакузи давно хочу, у нас ванна узкая, мне в ней тесно. Можно, я запишу телефон?

Борис покачал головой.

— Не советую.

В своём кабинете Пахомов беседовал с капитаном Рябым. Тот докладывал.

— Я дождался пенсионеров, возвращавшихся из магазинов, всех расспросил — никто нашего рыжего Карабаса-Барабаса не видел.

— Поезжайте туда ещё к вечеру, когда народ с работы возвращается. Может, когда шли на работу, с ним столкнулись. Может, кто видел его сидящим в машине, уверен, что он в таком клоунском виде приехал не на трамвае. Может, запомнили машину? Цвет? Номер?.. Фоторобот готов?

— Дворника к нам привезли — делают.

— Сразу разошлите. Уверен, что он после убийства, там же разгримировался, но… На всякий случай!

— Что будем дальше делать, товарищ майор?

— Думать и рассуждать. Начнём так: никто из соседей Яны этого объявления не получал. Значит, его подложили только ей. И подложили те, кто знали, что ремонт поручен ей и что Григорий улетает… Это первое!

— А второе?

— А второго пока нет. Думать будем думать, Володя, думать!

Вечером Пахомов заглянул на дачу к Елене: она просила сообщить, как идёт расследование. Когда он пришёл, она печальная, заторможенная, сидела у стола и слушала магнитофон, из которого звучала грустная мелодия, под стать её состоянию.

Мужской голос пел:

Борис рассказал, что это убийство очень напоминает предыдущее, но пока следов нет. Спросил:

— Может, хотите опять привлечь Нельсона?

— Ему сейчас не до меня: у тёти Аделаиды рак, в последней стадии, — сообщила Елена. — Он всё свободное время при ней.

— Я обещаю, я сделаю всё возможное, чтобы найти убийцу. А вы никого не подозреваете?

— Подозреваю.

Пахомов встрепенулся.

— Кого?

— Бога. Это он меня наказывает за то, что я обоим женихам крутила голову, соглашалась выйти замуж без любви, оба раза. — Помолчала. Потом произнесла. — Я ухожу в монастырь, я уже договорилась.

Борис чуть не упал со стула.

— Вы? В монастырь?

— А чего вы так удивлены?

— Не знал, что вы верующая.

— Какая я верующая!.. Последний раз была в церкви год назад на крестинах сына моей однокурсницы, но… Мы ведь вспоминаем о Боге только тогда, когда встречаемся с Дьяволом. А я встретилась, и он меня теперь не отпустит. Я должна покаяться и отмолить свои грехи. — Она протянула ему ключи. — Возьмите, это от дачи. Можете там спать, сколько захочется, вместе с Долли. А ещё лучше — перебирайтесь туда с Тиной и дочкой и живите спокойно! Таисия Богдановна остаётся в Москве, в квартире, а я не скоро вернусь.

Нельсон сидел в больничной палате у постели матери. Она тяжело дышала. В носу у неё были вставлены трубочки для подачи кислорода. Рядом стояла капельница.

Вошла медсестра, поменяла флакон в капельнице.

Аделаида спросила:

— Настенька, вы выполнили мою просьбу?

— Аделаида Владимировна, я же вам объясняла, что не могу, этого нельзя делать.

— Вы, Настенька, обманщица!..

Сестра виновато развела руками и вышла.

— О чём ты её просила? — поинтересовался Нельсон.

— Добавить в капельницу хотя бы несколько капель коньяка, мне стало бы веселей, а то я тут скучаю и грущу… Ты не говоришь, но я чувствую, что Кет умерла и зовёт меня, зовёт. Скажи правду, не лги! Нельзя лгать старой маме!

— Мама, прошу тебя, перестань, встряхнись, ведь ты же всегда была в нашей семье самой сильной и самой мужественной! Какая старость? Ведь у тебя молодая душа!

— Вот! Вот это меня и губит!

— Не понял?

— Объясняю. Ты, наверное, часто слышал, как говорят: «Она уже на пенсии, но у неё ещё такая молодая душа!» Считают, что это хорошо. А это плохо, это очень плохо, потому что молодая душа всё время борется со стареющим телом, она не может и не хочет с ним сосуществовать, поэтому старается быстрей покинуть его. А когда душа стареет вместе с телом — это идеально, это гармония, они долго и благополучно сосуществуют… Да, у меня молодая душа, поэтому ей нетерпимо скучно в моём дряхлом теле и она стремится из него вырваться… Нет, я не боюсь смерти. Смерть — это лучшее изобретение жизни. В ожидании её прихода начинаешь задумываться, мудреть и даже сочинять стихи. Вот, вчера придумала и записала. — Она взяла лежащий на тумбочке какой-то рецепт, перевернула и прочитала написанное на обороте:

Не думай, мне не страшно умереть. Мне за тебя страшно — тебе ведь предстоит жить. А как? Как ты будешь жить?.. Когда-то жизнь посвящали служению отечеству. А сегодняшняя жизнь — это циничная игра для наживания добра, кстати, это я тоже вчера придумала… Твои предки были наивными, но честными. А теперь у кого вам подпитываться моралью? Где справедливые судьи? Неподкупные чиновники? Патриоты-политики?.. Господи! Я не могу больше здесь оставаться! Я сойду с ума!

— Мама, я же тебе принёс твоего любимого Мефистофеля. Слушай его.

— Я просила только в исполнении Шаляпина.

— Я не нашёл, мне обещали. Но это тоже хороший бас.

— У нас в России сегодня нет хороших басов — нынче мужчине петь басом опасно. Безопасней тенором. А ещё лучше колоратурой!

— Почему ты так недовольна Россией?

— Потому что я её люблю. Они хотели построить страну развитого социализма. Знаешь, что сказал Бисмарк: «Прежде, чем построить социализм, надо найти страну, которую не жалко». А мне её жалко, жалко… — Она вдруг стала хрипеть. — Дышать трудно, воздуха не хватает…

Нельсон вскочил на ноги, нажал кнопку вызова врача.

— Хочешь, мы тебя вынесем отсюда, на веранду?

— Меня трудно вынести: я — невыносима…

Это были её последние слова.

В кафе недалеко от своего дома Нельсон пригласил несколько самых близких, чтобы помянуть маму. Был уже вечер, народ расходился, прощались, ещё раз выражали соболезнование.