Затем нас пригласили в Дрекслеровскую аудиторию, где собралась огромная толпа людей, желающих послушать доктора Бредесена. Он попросил меня выступить первой и рассказать о своем пути. У меня колени задрожали: я раньше никогда не выступала на публике. Когда я начала делиться своей историей, все, казалось, будто затаили дыхание. Я видела, какое воздействие производят мои слова на слушателей. Некоторые обнимали своих близких, сидящих рядом. Я поняла, что я не единственная, кому довелось через это пройти. Заканчивая, я сказала, что для меня честь представить человека, который подарил нам надежду, – доктора Дейла Бредесена. Ведь именно он сделал это для меня и бессчетного числа других, которым в противном случае не оставалось бы ничего, кроме отчаяния.

После встречи доктор Бредесен часто звонил, чтобы поделиться новыми открытиями в рамках исследования. В отличие от других ученых, занимающихся болезнью Альцгеймера, я могла общаться с ним, и он хотел знать, над чем мы работаем. Я делилась с ним радостью о дополнительных когнитивных улучшениях, связанных с использованием моего способа очень умеренного кетогенного подхода. Я чувствовала его скептицизм. Палеодиета, рекомендованная доктором Перлмуттером и входившая тогда в моду, содержит много животного белка и сатурированного жира, что в принципе противоречит подходу доктора Бредесена, в основе которого растительная пища. Я соединила две методики, и это оказалось полезным как для меня, так и для других членов сообщества. Я заменила пищу вроде бекона, сливочного масла и кокосового масла (содержащую много сатурированного жира, который оказывал негативное воздействие на мой липидный профиль) жирной рыбой, оливковым маслом холодного отжима, авокадо, орехами и зернами, богатыми мононенасыщенными и полиненасыщенными жирами. Комбинируя эту модифицированную диету с длительным дневным голоданием и упражнениями, мы с другими членами сообщества эндогенно создали очень умеренный уровень кетоза и обеспечили заметный когнитивный подъем и устойчивую энергию, что в свою очередь дало отличные гликемические и липидные биомаркеры. Я не раз говорила об этом во время наших бесед. И я помню, как в конце одного телефонного разговора доктор Бредесен сказал: «Да, я думаю, вы верно делаете». И я знала, что верно.

Доктор Бредесен любезно связался со мной перед публикацией двух важных работ, чтобы поделиться своими находками. В первой, вышедшей в сентябре 2015 года, описывались три разных подтипа болезни Альцгеймера (сейчас признают шесть подтипов). Несколько месяцев спустя он позвонил мне, чтобы рассказать о новом открытии. Удивительно, но токсины плесени оказались частым фактором болезни Альцгеймера, поскольку они связаны с синдромом хронической воспалительной реакции (CIRS). CIRS – это заболевание, при котором некоторые пациенты, подвергающиеся действию токсинов, чаще всего биотоксинов типа токсинов плесени, или те, кого укусил клещ, приобретают хроническую форму болезни. Различные симптомы очень похожи на синдром активации тучных клеток, который был и у меня, и у поразительно большого числа людей в сообществе ApoE4.

В тот момент я начала выходить на плато исцеления. Но дорога мне пока еще давалась нелегко. Если я не соблюдала диету или плохо спала, я ощущала это. У меня начались серьезные проблемы по поддержанию температуры тела, и я непроизвольно дрожала даже в теплую погоду. У меня не получалось хорошо справляться со стрессом. А что более всего пугало, так это ощущение медленного когнитивного спада. Доктор Бредесен настаивал на исследовании на CIRS. Я иногда встречала его на различных конференциях и собраниях. Однажды, когда я проходила мимо него по лестнице, он окликнул меня: «Что у вас с TGF-beta 1[21]? А как насчет С4а[22]? Вы знаете свой Альфа-МСГ[23]?» Я слегка смутилась. Я понятия не имела, о чем он говорил.

Однако благодаря настойчивости доктора Бредесена я в конечном итоге сделала несколько анализов. Конечно, он попал в точку. Все показатели предварительного исследования на CIRS совершенно не соответствовали норме. Одним из анализов, который он советовал пройти, был гаплотип HLA-DR/DQ – вид генетической сигнатуры (структуры гена), которая выявляет восприимчивость к определенному биотоксину. Мои результаты показали, что я склонна к хронической инфекции Лайма. Болезнь Лайма? Оглядываясь назад, я вспомнила, что когда-то меня кусали клещи. Я росла с тремя братьями и была сорванцом. Валялась в грязи, строила крепости в лесу, бегала по колосняку на пляже. Однако, когда мне было чуть за сорок, меня укусил другой клещ. Когда я это обнаружила, то вокруг укуса уже появилась сыпь. Врач назначил мне недельный курс антибиотиков, и это вроде бы помогло, но, возможно, доза была небольшой или пила я их недостаточно долго.

Доктор Бредесен помог мне записаться к доктору Швейгу в Калифорнийском центре функциональной медицины (California Center for Functional Medicine). Анализы на болезнь Лайма были отрицательными, но у меня вдруг обнаружилась положительная реакция (очень высокие титры антител) на коинфекцию болезни Лайма под названием бабезиоз. Узнав больше о своей форме бабезиоза, я поняла, что он, скорее всего, виноват в моих бесконечных хронических заболеваниях, а может быть, является первичным фактором когнитивного спада. Бабезиоз – это инфекция эритроцитов по типу малярии. Иногда клетки увеличиваются и им трудно проходить через капилляры, что, возможно, способствовало образованию синяков. Нехватка воздуха, нарушения температурной регуляции и даже тахикардия – это распространенные симптомы. А еще один распространенный симптом – это когнитивный спад. У меня во многих отношениях был классический случай бабезиоза, но никто из врачей ни разу не подумал об этом.

Доктор Швейг не стал мне давать обычные начальные рекомендации (диета, упражнения, оптимизация сна, управление стрессом и т. д.), потому что я уже все это делала. Он назначил мне антимикробную схему лечения, включающую прием дважды в день травяного отвара против бабезиоза, и рекомендовал внутривенную иммуноглобулиновую заместительную терапию (ВВИГ), чтобы укрепить мою иммунную систему и разобраться с ухудшающейся гипогаммаглобулинемией[24] (низкий иммуноглобулин класса G). Он предположил, что моя иммунная система была так нарушена бабезиозом, что «выгорела». Я боялась возможных побочных эффектов из-за анафилаксии (которая у меня раньше была), и потому в первый раз я проходила ВВИГ-терапию в местном онкологическом центре. Я пролежала под капельницей почти четыре часа. Но на следующее утро я чувствовала себя хорошо, может, даже лучше, чем хорошо. Я отправилась на часовую прогулку и впервые за долгое время могла бежать. У меня было столько энергии, что я просто не хотела идти шагом. Очень хороший эффект продолжался и несколько дней после капельницы, и я поняла, что лечение мне помогает.

Пожалуйста, помните, что я использовала эту методику в течение восьми лет, прежде чем она сформировалась, и мои стратегии эволюционировали со временем. То, что я делаю сегодня, не имеет ничего общего с тем, что я делала вначале. Крохотными шагами я шла туда, где нахожусь сейчас. Кроме того, зная о своей истории и высоком генетическом риске, я довольно много тружусь. Я немного фанатик, люблю науку и пробую новые стратегии, которые приводят к постоянной корректировке протокола. А еще важно понимать, что каждый протокол уникален и зависит от специфических рисков и факторов. Очень важно выявить, что́ может вести к потенциальной патологии, и правильно расставить приоритеты.