О беспредельном влиянии на дела сообщал анонимный иностранный автор: «Касательно же правления, она (императрица. — Н. П.) отдала всю власть своему дорогому герцогу Курляндскому. Граф Остерман считается помощником герцога, не будучи им на самом деле. Правда, что герцог советуется с ним, как с самым просвещенным и опытным министром в России, но он не доверяет ему по многим важным причинам». Думается, автор недостаточно глубоко вник во взаимоотношения Бирона и Остермана или был свидетелем периода охлаждения этих отношений. Влияние Остермана на повседневную работу правительства было неизмеримо значительнее влияния Бирона.

Неизвестно, какими качествами натуры завоевал привязанность императрицы этот невежественный, грубый, высокомерный и безмерно честолюбивый фаворит. Во всяком случае, никто из современников не отметил наличия у него талантов и добродетелей. Напротив, императорский посланник Остейн, по словам Манштейна, отзывался о Бироне так: «Когда граф Бирон говорит о лошадях, он говорит как человек; когда же он говорит о людях или с людьми, он выражается, как лошадь»[106].

Бирон заслужил ненависть большинства вельмож презрительным отношением к ним, своей надменностью и высокомерием. Подобного рода факты могли быть запечатлены правительственными документами либо мемуаристами. Однако известно, что Бирон — делец закулисного плана, поэтому его действия и поступки официальными источниками не запечатлены. Бедны свидетельствами и мемуаристы-современники: их насчитывались единицы, но и из них лишь автор «Записок» Яков Шаховской имел встречу с Бироном и описал ее.

Яков Шаховской доводился племянником Алексею Шаховскому, управлявшему Малороссией, и выполнял поручения дяди ходатайствовать перед Бироном о разрешении ему продлить проживание в Москве для лечения глаза. Бирон, опираясь на донесение Миниха, конфликтовавшего с А. Шаховским, был настроен враждебно к киевскому губернатору, который, согласно донесению фельдмаршала, якобы содержал казацкое войско «не в добром порядке». Приведем описание разговора Я. Шаховского с Бироном: «несколько суровым видом и вспыльчивыми речами на мою просьбу, ответствовал, что он уже знает о желании моего дяди пробыть еще в Москве для того только, что по нынешним обстоятельствам весьма нужные и время не терпящие к военным подвигам, а особливо там, дела ныне неисправно исполняемые, свалить на ответы других…». Племянник встал на защиту дяди, заявив, «что то донесено несправедливо. На сии мои слова герцог Бирон, осердясь весьма вспыльчиво, мне сказал, что как я так отважно говорю? Ибо де о сем в тех же числах фельдмаршал граф Миних государыне представлял и можно ль де кому подумать, чтоб он то представил ее величеству ложно». Шаховской ответил, что надобно кого-либо послать для подлинного освидетельствования, ибо донесение произошло «от ухищрения коварных завистников», которые утратили надежду заслужить милости честной службой. «Такая моя смелость наивящще рассердила его, и он в великой запальчивости мне сказал: „Вы, русские, часто так смело в самых винах себя защищать дерзаете“, на что Яков Шаховской ответил: „Сие будет высочайшая милость, и вскоре всеобщее благосостояние умножится, когда коварность обманщиков истребляема, а добродетельная невинность от притеснения защищаема будет и когда дядя мой ни в каких несправедливых ее величеству представлениях найдется, помилования просить не будет. В таких я в колких и дерзких с его светлостью разговорах находясь, увидел, что все бывшие в той палате господа один по одному ретировались вон и оставили меня в комнате одного с его светлостью, который ходил по палате, а я, во унылости пред ним стоя, с перерывкою продолжал об оной материи речи близ получаса…“ Императрица, стоя за ширмой, слушала этот диалог и в конце концов прервала его, позвав герцога»[107].

Этот выскочка, третировавший русских вельмож, вызывал у них раздражение и ненависть, которые они из-за чувства страха скрывали под льстивыми улыбками.

Бирон прославился еще одним пороком — он слыл казнокрадом. Миних-младший свидетельствовал: «Из государственной казны в чужие края утекали несметные суммы на покупку земель в Курляндии и на стройку там двух дворцов — не герцогских, а королевских, и на приобретение герцогу друзей, приспешников в Польше. Кроме того, истрачены были многие миллионы на драгоценности и жемчуги для семейства Биронов; ни у одной королевы Европы не было бриллиантов в таком изобилии, как у герцогини Курляндской».

Относительно драгоценностей историки не располагают данными, но два дворца, один в Митаве с 300 комнатами, другой, загородный, — в Рундале, их меблировка, богатейшие сервизы подтверждают свидетельство Миниха о безмерных притязаниях Бирона. Грандиозных размеров замок в Рундале построен был по проекту архитектора Растрелли и по своим размерам превосходил Зимний дворец, сооруженный по проекту того же знаменитого архитектора при Елизавете Петровне. Сооружение его было приостановлено в связи с падением Бирона, но возобновлено после возвращения семейства из ссылки. Бирон прожил в нем до своей смерти только 20 дней[108].

Все вышесказанное о свойствах натуры Бирона дополняется еще одним — его беспредельным честолюбием. Он не довольствовался наградами, пожалованиями, получением герцогства Курляндского и вынашивал далеко идущие планы овладения российской короной. Эту тайную мечту Бирона отметил английский резидент Рондо, дважды доносивший своему двору в 1738 году, то есть за два года до попытки ее реализовать. Бирон намеревался породниться с царствующей династией путем брачных уз своего сына Петра на одной из принцесс, Брауншвейгской либо Мекленбургской. «Вспомнив, чем герцог был несколько лет тому назад, нельзя не сознаться, что помыслы о таком браке — помыслы очень смелые; но правда уже и то, что он владетельный герцог, всевладеющий при дворе ее величества, что невозможно и предвидеть, где остановится его чрезмерное честолюбие, если он по-прежнему останется угодным государыне». Герцога не смущало даже то, что жениху, его сыну Петру, едва минуло четырнадцать, а невесте, герцогине Мекленбургской, шел двадцатый год. В другой депеше Рондо сообщал: «Его честолюбие не знает пределов и вряд ли он упустит возможность возвести сына в сан государя российского, если ему удастся сохранить расположение ее величества впредь до совершеннолетия принца Петра»[109].

Главный фасад Рундальского дворца. Современный вид.

Фотография Woisyl, 2006 г.

Золотой зал Рундальского дворца.

Холст, масло. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург.